– Он жив, если ты об этом. И находится в лучшей форме, чем ты или я, хотя он этого и не заслужил.

– Он считал, что поступает правильно.

– Ты это серьезно? – Джексон отшатывается и бросает на меня изумленный взгляд. – Он и его дружки не раз пытались убить тебя, затем в подземелье Флинт выкинул эту штуку, еще больше усугубившую дело, а ты считаешь, что он просто старался поступить правильно?

– Да, считаю, как бы странно это ни звучало. Нет, я не говорю, что он был прав. Но я рада, что он не погиб.

– А я нет, – бормочет Джексон, легши опять. – Зря я его не убил, когда у меня была такая возможность.

Я обнимаю его так крепко, как мне только позволяет мое больное плечо.

– Думаю, на наших руках и без того уже достаточно крови.

– Ты хочешь сказать, на моих руках, да?

– Я же выразилась не так, верно? – Теперь уже я отстраняюсь от него, но только потому, что мне хочется смотреть ему в глаза, когда я буду это говорить. – Это не твоя вина. И не моя. И не вина Флинта или остальных драконов и человековолков. Во всем виновата Лия – это она измыслила тот план, и все это случилось из-за нее. – Мой голос пресекается. – Меняющие обличья рассказали тебе? Про моих родителей?

– Мне рассказал Флинт. Они с Коулом выложили Фостеру и мне все, включая причину, по которой не захотели сообщить то, что знали, ни ведьмам и ведьмакам, ни вампирам.

– Они не хотели говорить об этом с вампирами, поскольку считали, что вы, возможно, все в сговоре – один Бог ведает почему, – предполагаю я. – Но почему они ничего не сказали ведьмам и ведьмакам?

– Сама ты не ведьма, но этого нельзя сказать о твоих родных. Они решили, что, поскольку ты племянница Фостера, он не отнесется с должным вниманием к той опасности, которую твой приезд в Кэтмир представлял для них и вообще для всех.

Я закатываю глаза:

– Премного благодарна, но, по-моему, здесь, в Кэтмире, опасность грозила мне, а не исходила от меня.

– Я должен был раньше догадаться, в чем тут суть. – Вид у Джексона такой измученный.

– Может, ты обратишься к психотерапевту по поводу своего комплекса Бога? – ехидно бросаю я. – Или нам всем так и придется с ним жить?

– Ничего себе. Ты пришла в себя только пятнадцать минут назад, но за это время уже успела заявить, что я склонен к мелодраме, и обвинить меня в том, что у меня комплекс Бога. Ты уверена, что ты не зла на меня?

– Уверена, – говорю я, притянув его лицо к своему, чтобы поцеловать.

Но он вздрагивает, когда моя рука касается его шрама – как всегда, – и, черт возьми, мы пережили слишком много, чтобы это продолжалось и дальше. Я отстраняюсь от него, так и не дав нашим губам соприкоснуться.