И Коул читает какие-то слова, непонятные моему затуманенному рассудку, – слова, которые звучат то ли как заклинание, то ли как стихотворение. Я не знаю, что это, и я так устала, что мне трудно понять… Но когда он заканчивает читать, внутри меня что-то рвется, и это причиняет мне чудовищную, невыносимую боль.

Я кричу от потрясения, у меня подгибаются ноги, я падаю и ударяюсь о землю, чувствуя, что все во мне кричит от непереносимой муки.

Господи, пусть это прекратится! Что бы это ни было, что бы он ни сделал, пусть это прекратится!

Но это не прекращается. Это длится и длится, и вот я уже почти не могу дышать. Почти не могу думать. Почти не могу существовать. Я пытаюсь встать на четвереньки, но я слишком слаба. И мне слишком больно.

Я слышу, как кричит Джексон, и из последних сил поворачиваюсь к нему. Он корчится на земле, подтянув колени к груди, выгнув спину от боли.

– Джекс… – Я протягиваю к нему руку, пытаюсь позвать его, но не могу. Во мне не осталось ничего, ничего. Внутри меня растекается тьма, и я падаю на живот и делаю то единственное, что могу, чтобы дотянуться до него.

Я пытаюсь взяться за узы нашего сопряжения… и истошно кричу опять, поняв, что их нет.

Глава 107. Я никогда об этом не просила

Глава 107. Я никогда об этом не просила

Идет время. Не знаю, сколько его прошло.

Достаточно, чтобы Коул и его садисты-человековолки исчезли.

Достаточно, чтобы по небу начал разливаться рассвет.

Более чем достаточно для того, чтобы я осознала, что моих уз сопряжения больше нет.

Боль наконец-то прошла, и в другом мире, в другое время это, наверное, было бы хорошо. Но здесь, сейчас, мне не хватает этого чувства так сильно, что я не в силах выразить свою тоску.

Мне не хватает этого обжигающего жара.

Не хватает этого жгучего холода.

Не хватает мощи этого ощущения, которое заполняло меня всю.

Потому что без него, без этой боли, без этой муки во мне осталась только пустота.

Зияющая бесконечная пустота.