Я с трудом открываю один глаз и вижу, что он смотрит на меня своими невероятно голубыми глазами.

– Тьфу, Хадсон. Мне следовало догадаться, что это был ты. Уходи.

– Не уйду. – В его голосе снова звучит отчетливый британский акцент и слышится возмущение. – Я спасаю тебя.

– А что, если я не хочу, чтобы меня кто-то спасал?

– С каких это пор меня вдруг стало интересовать, чего хочешь ты?

– Это ты верно подметил.

– Верно вообще все, что я тебе говорю, – огрызается он. – Просто обычно ты слишком занята ненавистью ко мне, чтобы прислушиваться к моим словам.

– Я и сейчас слишком занята ненавистью, чтобы прислушиваться к твоим словам. – Но я все же заставляю себя сесть.

– Ладно. Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, но ты должна поднять свой зад с этого снега и выйти на арену, пока еще не поздно.

– У меня больше нет пары, – говорю я ему.

Он делает долгий выдох.

– Я знаю, что узы твоего сопряжения с Джексоном разорвались.

– Если под этим ты подразумеваешь, что их разорвал этот гребаный Коул, то да, так оно и есть.

Несколько долгих секунд он смотрит на меня, затем вздыхает и садится на снег рядом, одетый в черные брюки «Армани» и темно-красную рубашку.

– Почему ты так хорошо выглядишь? – спрашиваю я, крайне раздраженная видом его неуместно смазливого лица.

– В каком смысле? – Он поднимает бровь.

Я всплескиваю руками.

– Идет мокрый снег с дождем. Почему же ты не вымок? Почему ты выглядишь так, будто ты только что сошел с подиума?

– Может быть, потому, что сейчас я не валяюсь на снегу, жалея себя? – спрашивает он.

– Ты идиот. – Я морщусь. – Но ты же и сам это знаешь, не так ли?