– Возможно, среди богов, с которыми нам доводилось иметь дело, она самая классная, но она все-таки божество.

– Это точно, – соглашается Хадсон, почесывая грудь.

Хезер растерянно смотрит на них.

– Что вы имеете в виду?

– Что боги любят, чтобы все было так, как они хотят, и никак иначе, – отвечаю я, когда мы вслед за Мэйси выходим и комнаты в холл, стены которого увешаны афишами мюзиклов. Всех мюзиклов – от «Гамильтона» и «Чумовых ботов» до состоящих только из надписей афиш «Эльфов» и «Черного горбуна», которые показывали в XIX веке.

Хадсон останавливается перед афишей «Хейдстауна».

– И у каждого из них свои планы.

Я думаю о шахматной партии, которую моя бабушка готовила почти тысячу лет – в ущерб множеству близких мне людей и мне самой.

– Да уж.

– Да ладно, что такого уж плохого может произойти? – спрашивает Иден, и мы все ахаем.

– Ты сглазила нас, – говорит Мэйси и делает в воздухе несколько пассов руками, словно для того, чтобы очистить пространство.

Все остальные просто молчат, следуя за Куратором по коридорам ее круглого дома и затем вверх по лестнице на два пролета.

– Вы были на всех этих мюзиклах? – спрашиваю я, поскольку здесь тоже развешаны афиши.

Она смотрит на меня поверх своих очков.

– Я протоколирую историю, Грейс, а не проживаю ее.

Она говорит это буднично, но это все равно одна из самых печальных вещей, которые я когда-либо слышала.

– Значит, вы никогда не видели ни один из них? – спрашиваю я.

– Я видела их все, – отвечает она. – Но ты спросила меня, была ли я на них, а это совсем другой вопрос.

Этот ответ вызывает у меня недоумение.

– Но как вы могли видеть их, если не ходили на них?