Откуда нам это знать?

Мне и Хезер восемнадцать лет, Мэйси семнадцать, и мы прожили слишком мало, чтобы иметь кругозор, необходимый для такой работы – и для принятия таких решений. Наших точек зрения и жизненного опыта на самом деле недостаточно для того, чтобы иметь относительно объективное представление о мире, не так ли?

Но действительно ли наша точка зрения чем-то хуже, чем точка зрения Куратора? Она богиня, которая была заперта здесь чуть ли не с начала времен. Да, она все видела из этого зала, но познала ли она сама хоть что-нибудь?

От этой мысли мне становится грустно, это расстраивает и беспокоит меня. Есть старое изречение о том, что историю пишут победители (и делают это несправедливо). Но это, как мне кажется, еще хуже – впечатление такое, будто историю пишут люди, которые даже никогда не были на поле боя.

«Неужели это и есть настоящая история?» – думаю я, продолжая записывать информацию – на этот раз о спасательных работах в руднике в Чили.

Но мои мысли прерываются, когда Хезер пронзительно вскрикивает – и тут же разражается слезами.

– Хезер! Что с тобой? – Я роняю ручку и бросаюсь к ней. Но прежде чем я успеваю сделать два шага, на моих экранах взрывается что-то еще. А поскольку я на несколько секунд отвела от них взгляд, я понятия не имею, что это было.

Мне хочется послать все это к черту, ведь я нужна Хезер, но этот взрыв кажется мне важным. Как и ураган, который сейчас формируется над Атлантическим океаном.

Черт!

– Ты в порядке? – кричу я ей, подавшись вперед, чтобы попытаться разглядеть последствия взрыва на вдруг ставшем цветным экране телевизора передо мной. – В чем дело?

Хезер не отвечает, и, бросив на нее взгляд, я вижу, что она по-прежнему пишет, несмотря на то что по ее лицу текут слезы.

Я бросаю взгляд на ее экраны, хотя и не могу себе этого позволить, и, когда фокусируюсь на том из них, который из черно-белого стал цветным, мне становится ясно, что так расстроило ее. В Марокко произошла ужасная авария со школьным автобусом, в которой погибли и были тяжело ранены десятки маленьких детей.

– О, Хезер, – говорю я. – Мне так жаль.

– Эта работа просто отстой, – ворчит она. – И весь этот гребаный мир отстой! Какого черта мы все время лезем вон из кожи, чтобы спасти его?

Она машет рукой в сторону экранов, чтобы подчеркнуть смысл сказанного. И я понимаю, что она имеет в виду. Господи, как я ее понимаю. Сидя здесь и глядя на все это, я вспоминаю, как мои родители, когда мне было двенадцать или тринадцать лет, отвезли меня в Вашингтон, округ Колумбия, и сводили во множество клевых музеев. Один из них был посвящен всему, что имело отношение к новостям. Там была куча классных экспозиций, но больше всего мне запомнилась та из них, которая включала в себя все фотографии, получившие Пулитцеровскую премию. Все лучшее и все худшее в человеческой природе, собранное на одной стене.