Джексон все еще не выронил отломанный кусок сот, и его со всех сторон окружают новые гигантские пчелы. Флинт пытается помочь ему, но пчелы роятся и вокруг него. У них обоих открытые участки кожи покрыты следами пчелиных укусов, их глаза почти полностью заплыли, руки распухли. И пчелы продолжают жалить их, пока Флинт не валится на колени.

Я бросаюсь к ним, чтобы помочь отогнать насекомых, делая это осторожно, чтобы не коснуться куска сот в руке Джексона, но этих тварей слишком много.

Мэйси и Реми подбегают к нам и начинают творить чары. Чары, создающие вокруг Флинта и Джексона защитные барьеры, которые тут же рассыпаются. Чары, отбрасывающие пчел на несколько футов, но им не удается отбросить многих из этих тварей, а те, которые все-таки оказываются отброшены, только разъяряются еще больше, когда опять устремляются к своей цели. По сути дела, абсолютно ничто из того, что делают Мэйси и Реми, не оказывает воздействия на этих пчел.

Иден изрыгает лед, пытаясь заморозить пчел, но через несколько секунд, когда им удается выбраться из потока льдинок, они снова бросаются в атаку.

Хезер подняла валявшуюся ветку и машет ею изо всех сил. Но пчел слишком много, так что у нее не получается их отогнать.

Похоже, никто из нас ничего не может с ними сделать.

Хуже того, я с ужасом обнаруживаю, что теперь они начинают жалить не только Джексона и Флинта, но и остальных моих друзей, и те истошно вопят.

Хадсон по-прежнему лежит на земле, страдальчески стиснув зубы. Он больше не кричит, но я не знаю, оттого ли это, что теперь он меньше страдает, или оттого, что у него не осталось сил на крик.

Я перевожу взгляд с него на Флинта, и мне самой хочется закричать. Я бегу к Флинту, чтобы прихлопывать этих пчел. Он перестал менять обличье, и все его лицо так распухло, что стало почти неузнаваемым.

Его куртка и рубашка изорваны от соприкосновения с лапками, крыльями, усиками и жалами этих гигантских пчел. Все части тел этих тварей так огромны и остры, что, касаясь человека, повреждают и его одежду, и его кожу – и вся кожа Флинта усеяна громадными волдырями от укусов, полными гноя.

Его шея, руки, грудь, живот и даже здоровая нога распухли так, что стали втрое или вчетверо толще своих нормальных размеров. Я истошно кричу, когда его колени ослабевают настолько, что теряют способность держать его, и он мешком валится набок.

Я рыдаю, прихлопывая пчел, сидящих на Джексоне, потому что его состояние еще хуже, чем у Флинта, – хотя я бы не поверила, что такое вообще возможно, если бы не видела это своими собственными глазами.