Шум, который они производят, ужасен, их жужжание не прекращается, так что невозможно сосредоточиться, невозможно даже просто думать. Это не мешает мне отгонять их, шлепая по ним ладонями, но очень мешает придумать хоть какой-нибудь план, который позволил бы нам спастись от их атаки. Флинт тоже отшвыривает их в стороны – но ему тяжелее, чем мне, поскольку он не состоит из камня, – и, видимо, Хадсон сразу же замечает, что нам троим приходится несладко.

Это становится ясно, когда все атакующие нас пчелы вмиг превращаются в пыль – после чего Хадсон тотчас испускает душераздирающий крик и падает наземь в нескольких футах от кромки воды, сжимая голову руками.

Глава 96 Спасения нет

Глава 96

Спасения нет

– Хадсон! – истошно кричу я и, огибая дерево, бегу к нему. – Хадсон, что с тобой?

Но он не отвечает, а только продолжает сжимать голову руками и корчиться на земле.

Поначалу я не могу понять, что с ним происходит – в Кэтмире он разрушил стадион, во время Испытаний обратил в пыль тысячи теневых жуков, много ночей подряд уничтожал скелеты горгулий, но после этого у него никогда не было такой реакции. Да, ему бывает тяжело использовать этот дар, потому что при этом он погружается в сознание тех, кого уничтожает – поэтому-то мне всегда не по себе, когда он это делает, – но так плохо, как сейчас, ему еще не было никогда. Никогда.

Так что же такого особенного было в этих пчелах? Почему погружение в их сознание стало для него невыносимым?

– Хадсон. – Мне хочется опуститься на землю рядом с ним, обхватить его голову ладонями, но я все еще держу в руках оба флакона, к тому же он так корчится и извивается, что приблизиться к нему вплотную невозможно.

Он стонет, произнося одно и то же слово опять, опять и опять:

– Души. Души. Души. Души.

И тут меня осеняет. Эти пчелы не просто защищают соты – они производят содержащийся в них мед. Тот самый мед, за которым мы сюда явились, Небесную Росу, которая каким-то образом может разъединить две соединенные души. А если этот мед имеет Небесное происхождение, логично было бы сделать вывод, что то же самое истинно в отношении пчел, производящих его.

– Боже, – шепчу я, и у меня падает сердце. Обратив в пыль этих пчел, Хадсон погрузился в сознание некого древнего Небесного существа.

Меня захлестывает страх – а что, если Хадсон не придет в себя? Сможет ли его разум отпустить то, что он увидел? То, что он почувствовал? Или же эта боль останется с ним навсегда?

От этой мысли у меня опять падает сердце, но я стараюсь не подавать виду. Оглядевшись по сторонам, я вижу, что Хадсон не единственный, кто пострадал.