– Как он сюда попал? – Я была уверена, что мы все трое понимаем: вопрос не о том, как лиможский чайник оказался на этом кирпичном полу.

– Я поднялась на чердак, – едва слышно зашептала Берди. – И вспомнила. Вспомнила все. – Она закрыла глаза, и на секунду мне показалось, что она потеряла сознание. Однако вскоре мама снова посмотрела на нас и прерывисто вздохнула. – Я – Колетт. Колетт Мутон.

Я встретилась взглядом с Мейси, вспоминая слова Джеймса. Иногда все, что нам нужно, чтобы простить наших родителей, – это понять их собственное детство. В тот момент, глядя на сестру, я поняла – мы подошли очень близко к тому, чтобы понять наконец истинное значение этих слов.

Мы сидели на сыром полу и ждали, когда Берди опять начнет говорить.

* * *

Когда я снова открыла мамин сундук, я увидела все с такой ясностью, словно замелькала цветная кинопленка, показывая мне одни и те же сцены снова и снова. Я в кухне с Джорджем, мамой и папой – и незнакомцем. Только на самом деле я знала, что он мне знаком.

Мамина садовая бутыль с распылителем стояла на кухонной столешнице. Это показалось мне странным. Она всегда смешивала всю химию на улице и говорила мне, что ее нельзя держать в доме, тем более рядом с едой. Пчела стучалась тельцем в маленькое окошко на двери, потом стала кружить над столом вокруг абажура.

Мама вдруг выпрямилась на стуле, словно одна из ее роз после полива. Она как будто немного успокоилась, ее губы сжались в решительную линию.

– Вы, наверное, голодны? – сказала она нашему гостю.

Она встала и подошла к кухонной столешнице, где под полотенцем в корзинке остывали свежеиспеченные пшеничные лепешки. Открыла банку ниссового меда. Наполнила стакан водой из крана, подала его гостю. Затем вернулась к лепешкам. Только не поставила корзинку на стол, а разложила лепешки по отдельным тарелкам, щедро полила их медом и поставила на стол перед каждым из нас.