— Глупышка… Мой цветочек… Ха-ха! Ох, даже настроение пропало. Ха-ха! Фу-у-ух, давненько так не смеялся…

Аэлиша согласно кивала, незаметно стараясь нащупать рядышком хоть что-нибудь тяжелое. Она будет защищаться! Вириш или Шейссах — без разницы. За свою жизнь она еще поборется! Пока Бог веселился и обзывал ее несмышленышем и дурашкой, рука наконец нащупала что-то твердое и острое. То, что нужно! Резкий взмах и… обломок кристалла сверкнул в воздухе, выбитый одним хлестким ударом. Она с криком схватилась за руку, баюкая охваченное болью запястье. К горлу подступил комок. Напряжение последних дней, проведенных в стенах душного чердака, страх, испытанный на жертвенном алтаре, удивление от увиденного после: все это вдруг резко всколыхнулось и обрушилось на нее отвратительным чувством собственной беззащитности и слабости.

Аэлиша зажмурилась и тоненько всхлипнула. Щекам стало мокро, а телу так холодно, словно ее голой посадили под самый студеный дождь и ветер.

Она плакала и плакала, обреченно и зло отпихивала от себя руки Шейссаха, из последних сил мешая Богу опять дотронутся до нее. Сейчас его прикосновения приносили такое же отвращение, как грубые домогательства Вириша и мерзкие поглаживания Миррока.

Но куда ей было тягаться с Древнейшим? В конце-концов Бог просто прижал ее к своей груди и обвился вокруг нее так, что пошевелиться было просто невозможно.

— Аэлиша, Аэлиша! — послышался над головой встревоженный голос Древнейшего. Он пытался до нее дозваться и, видимо, не первый раз. — Маленькая моя, прости. Аэлиша!

Прекратив бесполезные попытки выкрутиться, она замерла. Древнейший гладил ее по волосам, пытался вытереть щеки, но она только ниже опускала лицо.

— Прости, я не подумал! Забыл, что ты ничего не знаешь… И обидеть я не хотел! Это рефлекс, понимаешь? Знаешь что такое рефлекс? Нет, наверное… Прости. Смотри, больше не болит! С твоей рукой все в порядке, цветочек. Аэлиша!

Сморгнув остатки соленых капель с ресниц, она покосилась на руку. Запястье действительно не болело. И следа от удара не наблюдалось. Аэлиша осторожно пошевелила пальцами. Работают как надо. Хорошо. Шейссах подхватил ее запястье и осторожно поцеловал.

— Клянусь, это больше не повторится, цветочек. Моя обязанность беречь тебя. И от себя в том числе, — вздохнул Древнейший.

Она удивленно посмотрела на печальное лицо Бога. В потемневших изумрудных глазах читалось столько искренней тревоги, что ей стало даже как-то стыдно за устроенный концерт. Похоже, ей действительно не хотели причинить боль.

— Я совсем не хотел обидеть тебя, — тихо повторил Шейссах, осторожно вытирая ее щеки, — и уж точно не собирался тебя убивать, глупенькая моя.