И Княгиня сама нанизала тонкое птичье тельце на двузубую вилку. Отрезала кусочек мяса сочного и оставляла перед Асланом:

- Камнеград не пожалеет добра. Нам нынче война ни к чему. Только жизнь распочали...

Степной Лев кивал. Соглашался. И, чем больше он вторил Княгине, тем сильнее пахло в воздухе не самими травами терпкими, но чем-то иным, сладким. И запах словно бы знакомый, а вот нет: не поймать его, не различить за другими.

Пироги ягодные Аслан пробовать не стал - к тому часу сладость забилась что в нос, что в само горло, отчего постоянно хотелось кашлять. А Княгиня становилась уверенней. Улыбалась Хану сдержанно, потому как не пристало замужней деве высказывать уважение не мужу своему, но врагу его кровному. И все ж нет-нет, да и коснется руки смуглой. И Степной Лев от прикосновений этих едва сдерживался. Было в рыжеволосой чаровнице нечто такое, что заставляло его собираться. Ожидать. Чего?

Покои, выделенные Аслану-Льву со свитой степною, были велики. Просторны. И пахло в них так же, как и в других горницах замка - сладко, приторно. Быть может, он даже слышал где-то этот запах, а вот где - не припоминал.

Только оставаться в покоях один не стал. Уложил подле себя верных воинов, что жизни не пожелают за его благоденствие. Смежил веки...

Заснуть не удавалось долго. И ведь не страх держал его в разуме трезвом, а вот голова болела нещадно. Запах этот, настойчивый да сладковатый, словно бы узнаваем стал. Его уловить бы...

Спалось рвано, дурно. И во сне том Хан все проваливался в Подземный Шатер, где с ним говорил сам бог старый. Просил вернуться в Степь, забыть о войне. О сыне напоминал. И ведь к утру Аслан понял: воли бога послушает, потому как он - всего лишь смертный.

Только сон тот длился недолго, потому с зарею первой, пока еще ружовые полосы рассвета не разукрасили ночное небо, по замку разнесся горн: старый Князь, Тур Каменный, помер. Отошел в покое, как и положено тому, кто за собою греха не чует. И службу, стало быть, служить будут по полудню, чтобы поспеть до сумерек первых предать тело земле.

Оставаться на службу Хан не стал. И даров богатых не взял. Потому как понял он, что со смертью Тура в замке сладостью запахло еще ярче. И вспомнил: эту сладость он чуял в опочивальне сына.

А на следующий день степное войско войною стало у ворот Камнеграда, отказавшись от слова, данного самому старому богу.

***

Море Северного Ветра покорялось драккарам. Слушало наговоры, что шли от разинутых пастей дракона и льва, подчинялось. А через пасти те говорили с морем самим островитяне, бой литавров которых усиливал что ворожбу морскую, что слова сказанные...