Топот копыт остается позади. И охотник скоро глядит на девку, что рукою все еще держится за ладонь его:

- Скорее!

Что остается ему? Довериться? Свят бы, верно, и не решился. Но Заринка...

Она кинулась к дыре так скоро, что он и опомниться не поспел. Только держался ее, чтоб не потерять ненароком. И дыры...

Схлопывались и раскрывались одна за другой.

Два!

Грохот катапульт все ближе, как и голоса войны.

Три!

Кто-то толкает их от дыры рваной. И Святу приходится отвечать тем же. Ломать чью-то шею на ходу, словно бы ветку сухого дерева. И тут же снова хвататься рукою тонкой ладошки.

И...

Все закончилось как-то разом, внезапно.

В избе, видно, крошечной. Потому как пахла она прелым деревом, что усохло уже много зим тому. Непорядком, пылью. Пылью вот пахло особо...

Помнится, мамка не любила пыль. Заставляла даже его, Свята, собирать ее влажными холстинами. А тут вот не собирал никто, знать, много дней. И в грязи той, видно, клопы ведутся, потому как холстина на ноге зашевелилась противно. А шкура, о которой Свят всегда думал, что прочна, зачесалась.

Нещадно.

А вот звуков войны тут отчего-то не слышно, хоть и разумел Свят: они все еще в Камнеграде. И, стало быть, то неправда. Морок. Тогда и изба эта с пылью старой - тоже?

Нет, пыль была настоящей. Густою. И щедро набивалась в ноздри, отчего охотник чихнул, расслышав:

- Будь здоров!

Голос. Знакомый. Вот только...

Сила, что так долго жила в нем, заставила его собраться. Оттолкнуть Заринку за спину и приказать:

- Отойди от него, Нег!