- Видишь Кумган резной? Ты к хвосту иди, там девка. С младенцем на руках. Ей бы молока в сосуд налить...

Молоком кобылы свежим Нарима запаслась еще дома. О девке матка, помнится, тоже приговаривала. И она заторопилась, спотыкаясь в темноте ночной о сухие корни трав, что задержать пытались беглянку.

Холодно! И до рассвета еще далеко. А оттого и чудится деве степной, что найти ее могут лишь поутру. Ежели найдут вовсе.

Мысли дурные прогнать, потому как на них отчего-то звезда, что в хвосте Кумгана стоит, мигать начинает. Свет ее меркнет, гаснет. А с ним и надежда девкина. Нет, она дойдет! Во что бы то ни стало!

Совсем рядом слышится плач младенца. Громкий. А молодица просит:

- Молока...

Молоком Нарима делится щедро. Ей бы и самой выпить, да только как, коль младенец голоден? Молодица благодарит ее, касаясь рукой холодной. И чудится в этом прикосновении степнячке что-то страшное, а та, что с младенцем, щерится зубами яркими, белесыми. Стало быть, коль не отдала бы она кумган свой...

Думать об том не хотелось.

Нарима гонит страх. А молодица довольно тянет:

- Проведу, хорошая...

Зубы-иголки. Острые. И когти не чета нариминым. Тянет с силою резкой, а молоко расплескивается. Значит, кормить младенца будет не им. Чем только?

Молодица смеется. Соглашается:

- Коль не принесла бы...

Степнячка разумеет все. Спотыкается снова от приступа дурноты, а рядом - голос:

- Если боишься, не шла бы...

- Не боюсь! - Откликается Нарима.

И молодица вводит ее в пещеру.

Здесь темно, и тот свет звезд, что был так ярок снаружи, нынче гаснет. А девка просит:

- Кумган оставь? Золотой, пригожий...

Нарима соглашается: кумгана ей не жалко. У нее вот и другое золото имеется. И она снимает с себя все то, в чем пришла. Серьги пригожие, до самих плеч спускающиеся. Бусы...