И Яра начинает выть в голос. Уже не в мороке, а здесь, в сумрачном переходе Копей. И горько ей так, что не в силах остановить она слезы. Ее трясет, и в забвении своем знахарка хватается руками за теплые руки мужа, что удерживают ее от следующего морока. И голос, нежный, родной, заставляет ее прислушаться:

- Ярка, птичка моя...

Голос ей знаком. Дара. И не мертв муж ее. Греет вот, как и прежде. Птичкой кличет. И ласково так у него выходит, что сердце замирает...

Яра позволяет себе так крепко обнять нареченного, как только может. Знает ведь, что уж больно ему, но отпустить не может. Не здесь и не сейчас.

Никогда.

А морок потиху уходит, отпускает ее. Тогда на смену ему приходят объятия Дара. Другие.

Они крепкие, но нежные. Ласковые. Бережные.

И Яра откидывается в них. Теперь ей хорошо и уютно. Покойно. И даже гнев, что поднимается в душе проклятого, не пугает ее. В конце концов, ее мужу есть на что сердиться. А она, маленькая женщина, заслужила защиту.

И чувство покоя.

А Дар кричит. Внутри груди его поднимается волна жара гневного, что больше не сдерживается ни силой воина, ни ворожбой знахарки. Сквозь забытье Яра видит, как муж ее останавливает провожатого. Рука, та, что не держит знахарку, хватает его за одежды. И снова алая волна ярости. Слова о том, что она, жена его, непорожняя. И что коль кто еще посмеет наслать на нее морок, Дар превратит Копи эти в могилу.

Тогда морок уходит полностью.

Но Дар больше не выпускает Яру из рук.

И в Тронный Зал он вносит ее как дитя.

***

Карта Колдуньи сияла все ярче.

Один за другим, появлялись на ней новые огоньки, и, рассыпавшись разноколерными звездами по полотну, набирали силы. Чародейка вела рукой по-над Княжеством, и в руке ее покалывало. Где слабее, а где и так, что рука одергивалась сама собою.