И поначалу думал, будто не принимает Степь его жертву. Не признает его, найденыша... Кровь, видно, чужая, не докличется никак богов старых, что в Подземном Шатре живут. Да только и ему идти некуда. И коль не принимают боги его жизнь взамен
Степная ночь холодна. Пустынна. Одинока, как и его, Ашанова-волчья, душа.
И небо, что раскинулось над воином, безбрежно. Глубоко да звездно. И кажется ему, крошечному человечку под искристым куполом, что он - всего лишь частица этого вот неба со звездами. Искристая льдинка, готовая подняться к праотцам.
Покойно. Тихо даже.
Ашан чует, как Степь таится, выжидает, словно пробуя его на вкус: сгодится ли жертва?
Да, Степь живая. Как и живы Земли Лесов. В них, землях этих, жизнь теплится не меньше, чем в человеке, которого они породили.
Во рту сухо. Сейчас бы испить талой воды, что с первого снега сбирают. Да нельзя.
Сердце замирает, а потом бьется все размеренней, тише. Словно тоже боится потревожить тишину ночи.
Скоро уж...
И только когда всполохи на темном куполе гаснут, слышится шипение подле головы. Ашан пугается на миг. А потом напоминает себе, что уж не терять ему жизни. И змея сворачивается кольцом смертельным у головы, да так и остается лежать, шипя час от часу.
Холодная - воин чувствует холод этот, проникающий под самую кожу.
А за ней приходит волк. Обнюхивает чужака. И, словно бы принимая того, остается у руки правой, оставляя слева место для орла горного.
У ног замирает скакун.
И добывают с ним звери степные ночь последнюю.
А как небо раскрашивает заря, издыхают. И сила их входит в Ашана, щедро воином принимаемая. А с нею и
Память пустыня забрала себе, исцеляя душу раненую. Память и жизнь былую. Чувства остановила. И клятву взяла с него. О том, что вспомнит он врагам старым обиды давние, да после того за зверьем степным с зарею отойдет.
И, знать, уж не дышать бы Ашану, погубившему Унислава, да кровь родная зовет. Брат, видно, жив. А оттого и жизнь в нем все еще теплится,