Тем временем, ямщик спрыгнул с места, да помог барину спуститься. В том, что перед людом простым человек знатный стоял, не сомневался никто. Селяне стихли. Даже крошечная Мила, кое-как почувствовав тревогу людскую, замолчала и удивленными глазами начала искать источник перемен.

А барин шел.

Легко ступали по обтесанному дереву половиц меховые сапоги, из мягкой коровьей шкуры выделанные. Полы тяжелого тулупа, лисьей шерстью отделанные, открывали ярко-красный кафтан, золотой нитью расшитый. Широкие порты подпоясаны цепью драгоценной.

Барин был молод, красив и важен. Огненно-меден. А еще... силен.

Почему силен, Богослав и сам понять не мог. Однако ж чуяло нутро храмовника: в госте таится мощь дюжая, способная смести что храм этот, что село светломестское. А потому затих, как и все. Притаился, растеряв что важность свою, что уверенность в словах.

И тогда заговорил медноволосый барин:

- Отдай дитя матери, храмовник. Не метка то - пятно родимое. Мало ли у кого такие?

Он остановился прямо посеред храма и спокойно выждал, пока крошечную Милу передали в руки матери:

- Чертовы метки другие. Живые, что ли. Чернильные. И, видится мне, серед здешнего люда их нет.

Он внимательно обвел взглядом людей, собравшихся к службе, словно бы разыскивал кого. А потом стал ходить меж людей, останавливаясь у каждого. Ладонь в руки широкие брал, да веки смеживал. Всего-то на минуту, не больше. После - новая ладонь, новые очи...

И все приговаривал тихо, словно не желая быть услышанным:

- Желтый... угольный... Выжженный?

Лицо его становилось хмурнее с каждой попыткой, и теперь уж простому люду было ясно: барин не находил то, что искал. Знать, оттого-то и воздух в храме становился густым, тягостным. А тот, что в золото одет, оставил последнюю ладонь и, кивнув мыслям собственным, подошел ближе к храмовнику.

Богослав открыл было рот, чтоб поправить барина: дескать, тот не глядел на людей внимательно. Он-то сам слыхал, будто раздевать людину надобно, пятна родимые осматривая. И что отметина может быть всякой - тут и ошибиться недолго. Оттого-то и отправлять того надобно не просто в храм, а в Камнеград, на досмотр и суд праведный... Но вовремя осекся, глубже втянув голову в плечи и мысленно проклиная себя за то платье, что теперь так несуразно гляделось в стенах храма.

- Вот только, - продолжил медноволосый барин, - все ли сельчане собрались на службу? Не забыли ль кого? - Он уперся прямым взором в Богослава, и тот дрожащим голосом ответил:

- Село все собралось на службу. Нет старой Крайи, знахарки нашей. Да Заринки, дочери купца. Свят вот тоже не пришел. Еще люд больной, что по хатам в струпьях черных лежит.