Предательские слезы навернулись на глаза и блестели бриллиантами в свете свечей всё то время, пока совсем не ко времени заглянувший в каюту помощник капитана не прошёл медленно и важно к столу, не поставил на него миски с дымящейся едой, не обменялся со Стернсом кучей штатных фраз о его самочувствии и степени прожарки мяса, а также солёности отварного картофеля, и не проплыл всё так же важно мимо окончательно загрустившей девушки в сторону двери, а потом и обратно на палубу.

Рики шмыгнула носом.

– Хватит рыдать, – грубо выдал Стернс, выбирая картофель покрупнее. – Просишься ко мне на службу и ревёшь больше маленького ребёнка. По-твоему, мне такие нужны? – И снисходительно добавил, глядя, как девчушка пытается смахнуть с лица солёные капли, а те всё появляются и появляются, и даже не пытаются остановиться: – Иди лучше поешь, а то кости уже наружу торчат.

Рики улыбнулась, подошла к столу и получила в руки тёплую картофелину.

– Вкусно?

Девушка кивнула.

– Ты точно особенная, – выдохнул Стернс и сделал три больших глотка из кубка. – Она же пересолена.

Рики пожала плечами.

– Я и не заметила – так есть хочется. Вы, кстати, уже пол кувшина выхлест... выпили.

– И?

– Старик будет ругаться.

– А ты следишь за каждым налитым кубком?

– Так я считаю. Уже шестой пошёл.

Гай хмыкнул.

– Опять я что-то не так сказала?

Стернс протянул девушке ещё одну тёплую картофелину и ответил:

– Ты и правда не как все. Ещё ни одна баба столь настырно меня не домогалась.

Щёки опять порозовели, но в этот раз от возмущения, бившего через край, но Рики держалась и только страстно выпалила:

– Как вам не стыдно! Я только прошусь к вам на службу, а вы мне приписали невесть что…

– Ну, пусть будет: ещё ни одна баба столь настырно не просилась ко мне на службу, – булькнул вином Гай.