— Люда, что случилось? — судя по голосу, бабушка стояла возле двери в Верину комнату и уже схватилась за ручку.

— Нина Степановна, вы только не переживайте…

— Люда, — бабушка повысила голос и рванула дверь на себя.

Вера закрыла глаза, мысленно готовясь к бабушкиному штурму.

— Мам, не надо. Видишь, она еще спит.

— Не сплю, — девушка открыла глаза, встречаясь взглядом с нависшей над ней Ниной Степановной. Долго смотрели друг на друга, пока женщина не присела на кровать, откидывая одеяло в сторону.

— Вера, что случилось? Кто это сделал?

Клинкова слышала, как задрожал бабушкин голос, пока она, оттянув спальную футболку, смотрела на потемневшие отметины на шее.

— Это не то, что ты думаешь. Домой шла, шпана какая-то налетела, поздно уже было.

— Да как, же так? Ты, поди, через школу шла, там же темень, ни одного фонаря нет, — бабушка продолжала разглядывать синяки на коленках и бедрах, постоянно качая головой, — А с губой что? Вер, скажи мне правду.

— Правду я говорю, — украдкой посмотрела на Люду, которая тяжело вздыхала, положив Грише голову на плечо, — Ударили, потому, что сумку отдавать не хотела. Все равно, черти забрали.

— Они тебя… Ну… — Нина Степановна поправила очки, сидя по всему подбирая слова, — Может в больницу надо? Вер, ты только скажи мне правду. Я сейчас оденусь и побегу заявление писать, ты помнишь, как они выглядели?

— Не надо в милицию, баб. Я живая, со мной все нормально, они ничего такого мне не сделали. К тому же там действительно было темно, я не видела, кто это был.

Вера закусила губу, сдерживаясь от желания поморщиться. Лицо Маджида стояло перед глазами, его потные руки, покрытые порослью черных волос, до сих пор сжимали ее шею и расстегивали джинсы.

— Пуховик тоже они сняли? — дядя Гриша все это время играл желваками, сложив руки на груди, — Надо писать заявление. Сколько их было?

— Что, даже пуховик забрали? — бабушка пораженно ахнула, прикрыв рот ладонью, — Как ты до дома дошла?

— Добрые люди помогли. Давайте закончим на этом. Ни в какую милицию я не пойду, никакое заявления писать не буду. Синяки через неделю пройдут. А сейчас можно я переоденусь?

Выпроводив всех за дверь, Вера снова опустилась на кровать, вытирая уже бегущие по щекам слезы. Это было невыносимо. Это все походила на какую-то насмешку, откуда сверху. Хоть бабушка всегда и говорила, что людям не даются испытания, которые бы им не выдержать, Вере казалось, что это было перебором. Что дальше? Ее собьет машина? Или переедет трамвай? Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Она рассматривала себя в зеркало, касаясь пальцами распухшей губы, небольшого синяка на скуле. Следы от мужских пальцев щедро усыпали ее шею, плечи, за которые он хватался, пытаясь удержать ее на месте.