— Оладьи, пожалуйста, — прошу я Злату, игнорируя подсказку Риты. — И булочку.

— Эх! — Рита, неловко улыбаясь, завистливо вздыхает. — А если я съем оладьи да булочку — сразу прибавлю не меньше килограмма, а с моим ростом…

И эти слова не заставляют меня поддержать беседу с ней своей репликой. Благодарю Злату и приступаю к завтраку.

— Как спалось? — ирония Верещагина течет медленно, как тот цветочный мед, которым Злата поливает мне оладьи.

— С чистой совестью, — отвечаю я, облизывая сладкие губы.

Риту мой ответ удивляет, и она откровенно вопросительно смотрит на меня, словно ожидает объяснений. Никита презрительно усмехается и насмешливо говорит, чуть помедлив, глядя на мои губы:

— В наше время чистота совести — редкое качество. Она, несомненно, относительна.

— Относительно чего она относительна? — предлагаю я тему для разговора.

— Относительно наших поступков? — лениво предлагает Верещагин, приступая к яичному рулету.

— Поступков — во вторую очередь, — соглашаюсь я, пробуя булочку. — И мыслей — в первую.

— И что же для тебя совесть, жена моя? — спрашивает Верещагин и подначивает. — Расскажи мне об осознанном чувстве моральной ответственности перед самим собой.

— Ответственность перед самим собой могут нести только высоко духовные люди, муж мой, — сообщаю я.

— В число коих я, по твоему мнению, не вхожу? — догадывается Верещагин.

— По моему убеждению, — киваю я, усиливая позицию.

Рита растерянно переводит взгляд с меня на Никиту и обратно, силясь понять, что происходит, радоваться ей или огорчаться.

— А ты считаешь себя мерилом высокой духовности? — зло интересуется Верещагин, и Рита радостно напрягается.

— Я считаю свою совесть внутренним регулятором собственной нравственности, — отвечаю я, допивая кофе. — Нельзя мерить кого-то своей линейкой. У каждого она своя. У кого-то слишком короткая. Или вообще без делений.

— Видимо, у меня? — прищурившись, спрашивает Никита.

— Это можешь решить только ты сам, — предлагаю я, внезапно обратив внимание на Риту. — А ты как думаешь?

— Я? — пугается женщина и краснеет под моим внимательным взглядом. — Думаю?