Дыхание у Никиты спокойное, пульс ровный. Но в себя он по-прежнему не приходит. Варя продолжает, успокаивая и завораживая своим проникновенным голосом. Была бы мужчиной — влюбилась бы в нее немедленно.

— Утром ворота крепости открываются, и перед пораженными взорами захватчиков потрясающая воображение картина: с холма спускается длинная цепочка женщин, несущих на собственных спинах своих мужчин, обреченных на смерть.

У Никиты сбивается дыхание, и я вздрагиваю, ложусь ухом на его грудь, слушаю глухие удары его сердца.

— Отказавшись от ценностей, теплой одежды, продуктов, они предприняли наивную попытку спасти самое дорогое. Король был потрясен. Легенда гласит, что на его глазах приближенные увидели слезы. Брат короля, увидев их, напомнил монарху, что мужчины — это не ценности и не предметы первой необходимости, и предложил тут же всех перебить. Однако король не разделил кровожадности брата и произнес свою знаменитую фразу: «Королевское слово дается лишь однажды и не может быть отменено».

— Он отпустил их? — вдруг волнуется Сашка.

— Не нервничай! — смеется Варя. — Ты опоздала лет на восемьсот. Нет. Не отпустил.

— Вот козел! — психует Сашка, хлопнув ладонью по половой доске.

— Король помиловал всех и разрешил жителям вернуться в город. Солдатам своим запретил его грабить, велев жителям заплатить вполне сносный выкуп, — заканчивает Варя прекрасную историю. — И музыканты, и художники, и поэты прославили и верность женщин, и щедрость, великодушие короля Конрада. Сам Генрих Гейне посвящал этой легенде стихи.

— Красиво! — говорю я.

— Глупо, — слышу я тихий голос Верещагина. — Глупо спасать мужа, если он тебе не нужен.

Встречаюсь с мутным взглядом Никиты.

— Как ты? — спрашиваю я, гладя его по щеке.

— Стоило долбануться затылком раньше, чтобы увидеть такие твои глаза, — голос его по-прежнему тих.

— Сколько? — спрашиваю я, показав Никите три пальца.

— Три красавицы и один дурак, — отвечает он, пытаясь повернуть голову.

— Не двигайся! — предупреждаю я строго. — У тебя сотрясение мозга.

— Нельзя сотрясти то, чего нет, — ворчит он, неожиданно хватая меня за пальцы и прижимая их к своим губам. — Надеюсь, у твоего рыцаря тоже теперь чего-нибудь не хватает.

— Тоже мозгов! — услужливо сообщает Сашка, потягиваясь и вставая с пола.

Свет фар, звук подъезжающих к дому автомобилей, топот многочисленных ног на ступенях крыльца. И люди. Много людей. Знакомых мне и абсолютно неизвестных. Даже скорая и врачи, суетящиеся возле тахты и отталкивающие нас от нее. Михаил, бросающийся к Верещагину. Виктор Сергеевич, подбегающий ко мне. Всеобщая суета и суматоха.