романтики, проницательности,

красоты и теплоты.

— Нет.

— У вас хорошие отношения?

— Да. Мы кричим друг на друга.

Через час остановка на шоссе. На правой стороне дороги наш автомобиль и машина охраны. На левой стороне три черных внедорожника. Из второго выходят Игорь и Максим.

Всегда светлое, улыбающееся лицо Игоря Жданова сейчас хмуро и серьезно, вечная усмешка не украшает его физиономию и не создает впечатление беспечности и легкости, всю жизнь сопровождающее нашего верного и щедрого друга.

Быстров спокоен, собран, хладнокровен. Его красивое породистое лицо выражает крайнюю степень сосредоточенности и одновременно некоего высокомерия, которое не унижает, не оскорбляет, а как-то возвышает его над окружающими, которые без сопротивления, без борьбы уступают ему роль первой скрипки во всем, что бы ни происходило. За все проведенные вместе годы я только пару раз видела такое выражение на лице Максима Константиновича Быстрова: в общении с нами он эту маску не надевает никогда. Сейчас она предназначена явно для всех вокруг.

— Не выходите из машины раньше, чем я подам знак, — вежливо просит Виктор Сергеевич. — Мне надо по поручению Ильи Романовича передать Быстрову пару слов наедине.

— Пожалуйста! — фыркает Сашка, кутаясь в свое легкое пальто. — Что-то я сама не очень-то тороплюсь встретиться с друзьями детства.

— Я тоже, — пищит Варька. — Хотя… Девочки! Вам не кажется, что Макс сегодня в общем-то добрый какой-то… И взгляд вроде мягкий…

— Добрый? — нервно смеюсь я.

— Мягкий? — почти икает Сашка.

— Игорь же вступится за нас? — интересуюсь я так, ради интереса, чувствуя свою ответственность и вину за всё, что с нами случилось с того момента, когда девчонки приехали ко мне в Москву.

Нет! С той минуты, когда эта мысль пришла им в их красивые и умные головы. Нет! С того дня, когда я погрузила их в свои проблемы.

И мне сейчас точно попадет, но не за это. А за то, что не попросила помощи у мальчиков. Сейчас эти самые «тридцатилетние мальчики», Быстров и Жданов, напомнят мне о многолетней дружбе, о коллективной ответственности и о том, как их (о боже!) достали наши идиотские женские тайны и секретики, последствием которых стали наши приключения.

— Думайте! — Сашка быстрее всех берет себя в руки. — Абсолютно всё они знать не могут. Поэтому многословно не оправдываемся, лишнее не болтаем. Может, за половину содеянного и не получим — пронесет.

— Попробуем, — соглашаюсь я, в этом что-то рациональное есть.

— Хорошо, — вздыхает Варя, постепенно накручивая себя. — Вообще не вздумайте оправдываться, девочки! Я сама приняла решение, меня никто не заставлял. Он не может и не должен контролировать каждый мой шаг.