Никита резко встает с постели и отходит к окну. Мы не задергивали шторы. Ночь сегодня ясная, холодная. Звезд немного. Очень тонкий месяц изящной золотой скобкой украшает чернильное небо.

И, как всегда, в темноте, задолго до рассвета, тревожно и тоскливо на душе, если есть из-за чего расстраиваться. А у Никиты есть причина переживать: десять лет убежденной ненависти и глубокой скорби. Но теперь некого ненавидеть… и надо ли скорбеть?

Все эти сомнения написаны на лице Никиты, повернувшегося ко мне в порыве откровенности.

— Мой отец — предатель и вор, изменник и лгун. По словам моей матери и твоего отца, еще и трус. Лера! Это мой… мой! отец! Сильный, умный, честный, самый лучший на свете человек! За десять лет моя мечта о мести его убийцам, людям, подтолкнувшим его к самоубийству, стала не просто холодным блюдом — она стала единственной жизненной целью! Блюдом изысканным, из меню самой высокой кухни!

— Я понимаю, — искренне расстраиваюсь я, тоже вставая с постели.

Беру со спинки стула его большой банный халат и прячусь в него, ощущая озноб и желание согреться. Халат пахнет любимым мужчиной и домашним теплом.

— Вряд ли, — выдыхает Никита, прижимая меня к себе. — Она никогда не покажет это письмо, потому что оно не прощальное…

— Не прощальное? — ничего не понимаю я. — А какое?

— Скорее всего, просто покаянное, чтобы отсрочить гнев и действия Вяземского, которые могли его уничтожить и как бизнесмена, и как человека, — Никита ласково берет меня за подбородок, но не целует, а внимательно вглядывается в мои глаза.

— Это космос, — неожиданно шепчет он.

— Что? — удивляюсь я его словам.

— Твои глаза, — продолжает шептать Никита. — Они хрустально прозрачные, но постоянно меняющие цвет.

— Просто серые, — улыбаюсь я.

— Нет! — спорит муж. — То светлые и невероятно глубокие, как космос. То темные и пугающе красивые, как космос.

— Да ты поэт! — шутливо иронизирую я.

— Не поэт, — мягко смеется он. — Но, как оказалось, способен и к словотворчеству. Когда я думал, что потерял тебя, то тратил долгие часы на подбор убеждающих слов.

— Давай! — веселюсь я. — Убеждай!

- Я хотел сказать, что был твердолобо упрямым, мстительно злым и иррационально нелогичным, но… — Никита ласково гладит меня по голове, как маленькую девочку. — Но одна прекрасная девушка убедила меня, что надо быть мягко доверчивым, безусловно добрым и рационально мыслящим.

— Неужели? — искренне удивляюсь я. — Такой резкий поворот на сто восемьдесят градусов! Голова не кружится?

— Кружится… — соглашается мой новый старый муж. — Еще как кружится! Показать?