Зыркнул мимо побелевших глаз Булата: спорить с кипящим яростью командиром сейчас равно самому себе мылить веревку. Уставился в пол, думал было промолчать.

Вот только злую шутку сыграл проклятый язык, не принимающий, видимо, брата за краскома и комполка.

– Погром, говоришь? Ясненько. Жалобщики, стало быть, навалили? Нехай! А я считаю – справедливо! Малая беда лучше большой. Пусть уж лучше евреев забижают, чем всех подряд… Те не овечки невинные, по правде сказать. Золотишко их, чужими слезами и потом намытое, грех не пустить по ветру. Ты, брат, за своих переживай, а у этих… Оглянуться не успеешь, обдурят мужичков и по новой мяском обрастут. Еврейчиков пожалел? А парней, что головы при штурме сложили, не? Не жалко? А выжившие право имеют. Война не мамкина титька: молочка не даст, а кровушки сколько хошь даст напиться. На фронте так: кто сам себя не сберег, тот и не прав.

– Может, и твоя правда, брат. Только ты свою правду до девчушки, чью жизнь твои герои сломали, донеси. До отца ейного, что на чердаке с горя повесился! До мамки, что умом тронулась, оттого что через нее твой взвод прошел… Как тебе такое?! Кха-кххххх…

Выйди, такой герой, на площадь и заяви: «Евреи – это ж не люди совсем, хоть облик людской имеют, а жиды. Посему будем их убивать, грабить и насиловать. А с остальными гражданами у нас мир, уважение и полное монпансье в шоколаде». Так?!

– Да не так! Но и по-другому – никак! Не будет иначе. Слабого гни! Чтоб у сильного мысли не было сопротивляться! Человеком хочешь остаться? Во! Фигу видал! Не выйдет! Кровь, говно, гной, понос, болячки, вши, страх! Вот война! Тот, кто человеком хотел остаться, в овраге догнивает. Его ж свои придушили по-тихому, чтоб своя совесть не зудела. Что? Не так, скажешь? Мало крови невинной на твоих руках? Так какого хрена на моих ее рассматриваешь?.. Хорошеньким он хочет… Порядочным… Где твоя совесть была, когда ты с моей бабой переспал? Чего уставился?! «…Твоя правда, брат». После такого сюрприза мне козел, что у жидов забрали на общественный кулеш, и тот роднее. Потому как он меньшая скотина, чем ты.

Был у меня брат, Стасем звали! Да на жаль, моль его посекла, труха одна осталась, Булат он… По виду да, орел! А внутри – тьфу! Гнилушка! Расстреляй теперь, если хочешь! Сила на твоей стороне, но – не правда. Правды нету за тобой! Что? Съел, братишка?! Падла ты…

Стас поджал губы, словно переваривая ведро помоев.

Сергей же вздернулся с табурета, сжал кулаки. Лицо его побелело и превратилось в восковую, жуткую, как у покойника, маску. Мышцы под гимнастеркой взбугрились и начали подрагивать. Был он в этот момент похож на дворового повидавшего виды кота, вздыбившегося дугой перед соперником в ожидании неминуемой драки.