Одна из дочерей при виде меня вскрикивает; но ее возглас тонет в общем шуме, поскольку публика уже улюлюкает актерам, ошикивает строгого дядюшку, подбадривает беспомощного племянника. Другая дочь прячется за веером.

— Подите прочь, негодяй! — кричит миссис Герберт.

Рукой она прикрывает драгоценности на шее.

— Вы меня не ограбите, не у всех на виду!

— Мадам, я не грабитель. Я пришел за мальчиком. Герцогиня Портсмутская продала его по ошибке, и я пришел его забрать.

При звуке моего голоса Момо оборачивается, его глаза и улыбка блестят на лице, по-прежнему таком же черном, как у меня.

— Боже, да я же купила его только нынче утром — и за огромные деньги!

— Мне поручено заплатить вам вдвое больше, чем вы отдали за него.

Я показываю ей золото, но она качает головой.

— Нет, не могу. Лапочка Фанни так его полюбила.

— Я дам больше, чтобы облегчить страдания лапочки Фанни, — в отчаянии говорю я.

Кем бы ни была Фанни.

Пока миссис Герберт размышляет, глаза мои, минуя Момо, устремляются на озаренную сцену и столпившийся внизу народ. Что-то зацепило мой взгляд, возможно, сработало шестое чувство: поскольку в глубине ямы, среди темных шляп и плащей одно-единственное лицо смотрит вверх, отвернувшись от сцены, — изучает галерею.

Англичанин-отступник Хамза. Значит, он сбежал из тюрьмы, или, куда вероятнее, его выкупил Рафик.

Когда мой взгляд устремляется на него, он видит меня. И тут же начинает проталкиваться сквозь толпу.

Я сваливаю золото на колени миссис Герберт, хватаю Момо за руку и тащу его прочь.

— Фанни! — визжит одна из дочерей.

— Вор! — кричит миссис Герберт, и двое слуг без особой охоты бросаются в погоню.

Выдернув собачку из рук Момо, я кидаю ее в преследователей. Пытаясь поймать лапочку Фанни, слуги рушатся друг на друга и роняют одну из девушек, которая, в свою очередь, валится на мать, а собака бегает кругами, заливаясь лаем, словно ей никогда в жизни не было так весело. Я выталкиваю Момо за дверь и волоку по коридору, потом мы скачем по узкой лестнице в вестибюль и выбегаем под дождь, который тут же начинает смывать с Момо краску, превращая его лицо в полосатый ужас.

— Стой, евнух!