– Как птичка в поднебесье.

Он улыбнулся, довольный, будто знает какую-то важную тайну.

– Могу ли я рассчитывать на удовольствие пребывания в вашем обществе? Не пройтись ли нам немного?

Я спустилась к нему. Как же жадно он глядит на меня – до чего приятно.

– С удовольствием.

Он подхватил меня под руку, и мы спустились на нижнюю террасу. Он старался соразмерить шаги с моими, наклонился, прошептал прямо в ухо:

– Вы такая вкусная штучка, моя дорогая женушка. Надеюсь, нам не придется гулять слишком долго.

Я старалась не показывать виду, как довольна, но все же не смогла сдержать смешка.

– Всяк, кто заметил, как я выходила из дворца, знает – я не провела в саду и минуты.

– И не проведете, если будете повиноваться своему супругу, – решительно провозгласил он. – Превосходное качество в жене – повиновение мужу.

– Хорошо, если вы приказываете.

– Вне всякого сомнения, – твердо произнес он. – И требую беспрекословного подчинения.

Я ласково провела тыльной стороной ладони по меховой оторочке его камзола.

– Тогда мне остается только повиноваться, не правда ли?

– Вот и отлично.

Он повернулся и потащил меня к маленькой садовой калитке, резко захлопнувшейся за нами, а там схватил на руки и принялся целовать. Потом повел к себе в спальню, где мы до вечера не вылезали из постели, покуда Анна, счастливица Анна, удачливая сестрица Болейн, всеми любимая сестрица Болейн, лежала больная от страха, одна, словно старая дева.

В тот вечер ожидались представление и танцы. Анне, как всегда, отводилась главная роль, а я была занята в общей сцене. Сестра казалась бледнее обычного, лицо белое как снег на фоне серебристого платья. Словно тень былой красоты – настолько, что даже наша матушка заметила. Поманила меня к себе пальцем, пока я дожидалась своего выхода в пьесе: мне предстояло продекламировать пару фраз и протанцевать свой танец.

– Что с Анной – больна?

– Не больше обычного.