– Лучше оставь ее в покое, – советует Джордж. – Когда король поправится, он захочет чего-нибудь поострее. И не дергай его. Он рассердился сегодня, но ты сама виновата.

– Не могу видеть его таким жалким. Он же не умер. Чего так страдать из-за ерунды?

– Он напуган. И он уже не молод.

– Снова начнется это притворство – дам ей пощечину. Предостереги ее, Мария. Еще раз посмотрит на короля с этой своей улыбочкой, словно она сама Богоматерь, пусть пеняет на себя.

Я соскальзываю с кровати.

– Ладно, скажу ей. Может быть, не дословно. Теперь я могу идти? Я устала.

– Иди уж, – раздраженно бросает Анна. – Ты-то хоть останешься, Джордж?

– Жена будет ворчать, – предупреждаю я. – Она уже жалуется на то, что ты все время здесь.

Думала, Анна не обратит внимания на мои слова, но нет, они обмениваются взглядами, Джордж встает, собирается уходить.

– Неужели я вечно должна быть одна? – вопрошает Анна. – Гулять – одна, молиться – одна, в постель – одна.

Джордж медлит, слыша такую неприкрытую мольбу.

– Ты сама захотела быть королевой, – говорю я твердо. – Я же предупреждала – радости это не принесет.

На следующее утро мы с Джейн Сеймур бок о бок идем на мессу. Дверь в королевскую часовню открыта, мы видим – Генрих сидит за столом, раненая нога на табурете, секретарь читает письма и подает на подпись. Джейн замедляет шаг, улыбается, он замечает ее, замирает с пером в руке, так что чернила успевают высохнуть.

Мы с Джейн стоим рядышком на коленях в часовне королевы, слушаем, как служат мессу в церкви под нами.

– Джейн, – окликаю я тихонько.

Открывает глаза, она сейчас далеко отсюда.

– Что, Мария? Прости, я молилась.

– Если ты не бросишь свои слащавые улыбочки, одна из нас, Болейнов, выцарапает тебе глазки.