Шут посмотрел на меня, затем обнял за плечи и шепотом продолжил:

— Скажи ей, что у тебя было видение. Скажи: ты видела, что этих людей нужно пощадить, заменив казнь изгнанием. Ханна, это очень серьезно. Если люди Боннера сожгут их, многие, кто еще сочувствует королеве, станут ее врагами. Все они — достойные, уважаемые люди. Ее отец сам назначал их епископами. Они не изменили своей вере и не виноваты, что мир вокруг них поменялся. Они не должны погибнуть по приказу королевы, иначе она покроет себя вечным позором. Грядущие поколения будут вспоминать о ней, прежде всего, как о королеве, дерзнувшей сжечь епископов.

— Мне страшно это делать, — призналась я. — Получается, я обманываю Бога и королеву.

— Если ты согласишься, я поддержу тебя во всем, — пообещал шут. — Я тебе помогу. Мы придумаем какой-нибудь ловкий ход.

— Ты сам учил меня никогда не встревать в королевские дела, — напомнила я ему. — Ты сам говорил мне, чтобы я не пыталась менять разум короля. Отец Марии обезглавил двух жен, не говоря уже о епископах, однако ты не попытался его остановить.

— Уверен, он запомнится как король-женоубийца, — предсказал Уилл. — А все по-настоящему хорошее, вся его смелость и верность Англии, — это забудется. Люди забудут, что Генрих VIII принес стране мир и процветание. А ведь это он сделал Англию страной, которую мы любим. Зато потомки вспомнят, что у него было шесть жен, двух из которых он обезглавил.

— Королеве сейчас очень тяжело, — нашла я не очень убедительный довод.

— Дитя мое, правителям никогда не бывает легко. Интересно, Мария задумывается о том, как она будет выглядеть в глазах потомков? Боюсь, и она запомнится тем, что при ней в стране случались наводнения, свирепствовал голод и бушевал огонь костров инквизиции. Ее запомнят не спасительницей Англии, а проклятием страны.

— Она не станет меня слушать…

— Она должна к тебе прислушаться, — напирал Уилл. — Или она хочет, чтобы потомки ее презирали и не верили, будто она искренне желала блага для страны? Зато люди будут считать, что благо Англии принесла Елизавета. Или даже Мария Стюарт. Или кто-то еще.

— Королева лишь следует голосу своей совести, — пыталась защищать королеву я.

— А здесь ей нужно последовать голосу своего сердца, — возразил Уилл. — Ее сердце куда нежнее и милосерднее. А ее совесть нынче — плохой советчик. Если ты по-настоящему любишь королеву, ты поговоришь с нею.

Я встала со скамьи. У меня дрожали колени.

— Уилл, я боюсь, — таким же дрожащим голосом призналась я. — Я очень боюсь. Ты сам видел, что с нею было летом, когда я заговорила о жестокостях… Пойми, она может начать подозревать и меня. И тогда люди Боннера начнут допытываться, откуда я родом и кто моя семья…