– Как я уже говорила тебе много лет назад, мы с Матти заключили соглашение в тот самый день, когда я поняла, что беременна.

– Но ты уверена в том, что она взяла твоего ребенка себе?

– Не ройся в дерьме, Лео. Тебе это не идет.

Все еще не решив, притворяется Фэй или нет, Лео сказала:

– Наши дети родились в один и тот же день. Джоан отвезла моего ребенка в тот же самый роддом, где появился на свет и твой. Она сказала, что твой ребенок задышал не сразу после родов и что он был недостаточно здоров для немедленного удочерения. И что Матти могла увезти с собой другое дитя.

На лице Фэй отразилось невероятное удивление. Губы ее округлились, она явно впала в оцепенение. Может быть, она действительно ничего не знала? И ей было не все равно, что сталось с ее дочерью?

– Ты думаешь, что Алиса – твоя дочь? – Голос у Фэй дрожал, и у Лео перехватило дыхание при воспоминании о всегда жизнерадостной девушке, которая стояла на палубе парохода и называла губную помаду Лео лучшей в мире, лучась здоровьем, красотой и удачей.

Фэй прибегла к иронии, но при этом не позволила Лео увидеть выражение своих глаз, когда сказала:

– Это было бы очень… удобно.

– Ты что-нибудь помнишь о том дне? Хоть что-нибудь? Пожалуйста, – сказала Лео. – Ведь совершенно же очевидно, что удочерен был только один ребенок. Второго отвезли в детский приют.

Последовало долгое молчание.

– Это было очень давно, Лео.

И Лео поняла, что больше не может давить на женщину, которая вдруг показалась ей такой же хрупкой, как и ее ребенок, словно самые сокровенные уголки ее души оказались обнажены, освежеванные безжалостной настойчивостью Лео. Если Фэй отдавала себе отчет в том, что у ее дочери было очень мало шансов уцепиться за жизнь, то вспоминать об этом ей было явно слишком больно.

Лео шагнула к Фэй и взяла ее за руку, бережно задержав ее в своей ладони, словно мать или сестра. В этот миг ей почти хотелось, чтобы история, рассказанная ей Джоан, оказалась бы неправдой и она никогда не увидела бы Фэй вот такой, ранимой и беззащитной.

– Все так запуталось, – проговорила она. – Ты можешь мне не верить, но Бен сказал, что не хочет, чтобы я полюбила его, и сам не хочет любить меня. Он сказал, что любовь может легко разбить сердце, а он не желает вновь испытывать подобные чувства.

Фэй уставилась на руку Лео. Она слегка пошевелила пальцами, словно заново привыкая к давно забытому ощущению, когда тебя держат за руку из сострадания, а не из-за похоти или жадности.

– Он так сказал?

– Да.

В комнате вновь повисло долгое молчание. Фэй выглядела так, словно ее сначала раскололи на мелкие кусочки, а потом склеили заново, отчего она превратилась в фарфоровую куколку с растрескавшимся от времени лицом. В ее морщинах вдруг стала заметна пудра; тех морщинах, которые оставили годы бурной жизни и наркотики; тех морщинах, которые с пугающей очевидностью свидетельствовали о том, что Фэй, хотя и выглядит целой и невредимой, долго не продержится. Когда же она наконец заговорила, голос ее прозвучал тускло и невыразительно.