– Вы беспокоите мой ум, а мой ум заключает в себе целую жизнь, ибо мой мальчик по-прежнему там, а вышел он из моей утробы.

– Да, бедный юноша. Я сожалею о его смерти.

– Знаете ли вы, отчего он погиб?

– Чахотка.

– Ох нет, нет! – сказала вдова. – Под этим словцом «чахотка» скрыто куда больше. Он умер оттого, что вы сперва ничуть не возражали против того, чтобы быть его возлюбленной, а затем ему изменили, и это убило его. Да, мисс Суонкорт, – произнесла она возбужденным шепотом, – вы убили моего сына!

– Как можете вы быть такой злой и глупой! – воскликнула Эльфрида, вскочив на ноги с негодованием. Но негодование было ей несвойственно, и она, будучи измучена и истерзана последними событиями, потеряла всякую силу защищаться, кою эта эмоция обычно придает. – Я не могла ему помешать любить меня, миссис Джетуэй!

– Это как раз то, чему вы отлично могли помешать. Вы знаете, как это началось, мисс Эльфрида. Да, вы сказали, что имя Феликс вам нравится больше, чем любое другое имя в нашем приходе, и вы знали, что это его имя и что ваши слова ему обязательно передадут.

– Я знала, что это его имя… конечно, знала, но я уверена, миссис Джетуэй, что никому не поручала сказать ему это.

– Но вы знали, что ему передадут.

– Нет, я не знала.

– И затем, после этого, когда вы ехали верхом мимо нашего дома в ярмарочный день, и парни стояли толпой, и вы захотели спешиться, и когда Джим Дрейн и Джордж Апвей и трое, или четверо, или больше ринулись вперед, чтобы подержать вам пони, а Феликс застенчиво стоял позади всех, почему вы подманили его к себе и сказали, что хотели бы, чтобы это сделал именно он?

– О миссис Джетуэй, как неверно вы все понимаете! Мне он был по душе больше всех, вот почему я попросила его помочь мне спешиться. Он был спокойным и приятным… я всегда думала о нем так… и он мне нравился.

– Тогда почему вы ему позволили поцеловать вас?

– Это ложь; ох, все было не так, не так! – отвечала Эльфрида, плача в отчаянии. – Он подошел ко мне сзади и попытался поцеловать меня; и вот поэтому я сказала ему, что не хочу его никогда больше видеть.

– Но вы не рассказали об этом ни своему отцу, ни еще кому-нибудь, значит, не смотрели на это как на оскорбление, как вы сейчас тщетно стараетесь изобразить.

– Он умолял меня никому не говорить, и я по глупости на это согласилась. И теперь я глубоко сожалею, что никому не рассказывала. И я отнюдь не ожидала, что меня будут бичевать моим же добрым деянием. Прошу вас, покиньте меня, миссис Джетуэй, – старалась усовестить ее девушка.

– Что ж, вы ответили ему резким отказом, и он умер. И прежде, чем его тело успело остыть, вы пустили в свое сердце нового возлюбленного. Затем беспечно отослали его в долгую деловую поездку и взяли себе третьего. И если вы считаете это пустяками, мисс Суонкорт, – продолжала она, подходя к ней ближе, – то ведет оно к тому, что и впрямь серьезно. Вы уже забыли о тайном побеге из дому с целью сочетаться браком, поездку в Лондон и возвращение назад на следующий день неженатыми, и что в этом достаточно позора, чтобы погубить доброе имя женщины куда более добродетельной, чем вы? Вы могли забыть… я не забыла. Неверность своему возлюбленному – это плохо, однако неверность ему после того, как вы были ему женой, – это уже распутство.