– Ты прогнал меня, – сурово напомнила она ему. – Я не видела тебя два месяца и ничего о тебе не слышала.

Блэквелл наклонился так, что его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом. Его белый шрам и голубой глаз поймали луч лунного света, и то, что она прочла в его взгляде, сказало Фаре все, что нужно было знать.

– Я хочу твоей любви, – проникновенно произнес он, сжимая ее руки отчаянным жестом. – Я приехал подтвердить свое право на то, что принадлежит мне.

Сердце Фары расцвело, а ее тело возликовало.

– Если только я первой не предъявлю свое право. – Приподнявшись на цыпочки, она поймала губами его рот, обвила руками шею и привлекла его к себе.

Затаив дыхание, Дориан на мгновение замер в ее объятиях, прежде чем раствориться в ней, вокруг нее, прижимая ее к твердому изгибу своего тела с глубоким стоном капитуляции.

Да. Наконец. Ощущение ее рук вокруг него, ее языка, входящего в его рот, ее тела, прижатого к нему, было более сладкой победой, чем она могла себе представить. Она ощущала в его поцелуе не только желание и потребность, но и доверие.

Слово, чужое для такого человека, как Дориан Блэквелл.

Но вполне подходящее такому мальчишке, как Дуган Маккензи.

Тихий стук в дверь прервал их. Дориан повернулся, чтобы впустить горничную с тазом горячей воды, полотенцами, мылом и свечой.

– Хотите, чтобы мы развели огонь? – предложила она.

– Нет, – бросил он. – Вы можете идти.

– Спасибо, Молли, – добавила Фара, когда горничная, нерешительно присев, направилась к двери.

Фара подошла к раковине, более чем когда-либо готовая помыться, чтобы смыть с себя воспоминания о зловонной потайной комнате и гнилостном дыхании Уоррингтона.

Дориан последовал за ней тихо, как шепот, и встал так близко, что его грудь касалась ее спины.

– Позволь мне, – прохрипел он.

Взяв мягкое полотенце, Фара погрузила его в воду.