– Нет! – Его сильные руки сжали ее еще крепче, и он сердито смотрел на Мердока.
– Тебя осмотрит врач, и мы больше не будем это обсуждать.
– За д…доктором уже п…послали, – напомнил Дориану Тэллоу, который выглядел не многим лучше Мердока, к тому же на его лице появилось самое упрямое выражение, какое Фара когда-либо видела.
– Как только врач закончит с Мердоком, отправьте его к леди Блэквелл, – резким тоном приказал Дориан. – И пусть принесут таз и мыло.
– Нет-нет, не беспокойся, я совершенно не пострадала, – стояла на своем Фара. – Ты сможешь убедиться в этом, если опустишь меня на пол.
Дориан смотрел на нее сверху вниз со странным выражением одержимости и лукавства.
Безошибочно узнаваемый веселый рык Мердока поразил всех собравшихся.
– Идите к своему мужу, леди Блэквелл. Я думаю, что сегодня он был напуган больше всех нас.
Блэквелл хмуро посмотрел на своего управляющего, однако спорить не стал, а благоразумно замолчавшая толпа внезапно сосредоточилась на том, чтобы помочь раненому добраться до его покоев.
Мердок был прав. Даже Фара перестала дрожать, а мышцы ее мужа все еще подергивались, как будто его все еще поколачивало от переживаний. Он застыл посреди холла, прижимая жену к себе и походя на человека, на долю которого выпало слишком много испытаний.
– В хозяйские покои? – спросил Дориан.
– Я там и жила. – Фара обвела рукой царивший в комнате хаос. – Отнеси меня туда. – Она махнула рукой в сторону комнат графини. – Камин там не разожжен, так что будет холодно, надо приказать разжечь огонь.
Комната была освещена только яркими лучами весенней луны, просачивающимися сквозь окна и заливавшими белое покрывало серебром и голубизной. Внезапная тишина и спокойствие поразили их обоих, и им потребовалось время, чтобы привыкнуть.
Тяжелое дыхание Дориана прорывалось сквозь темноту, окрашивая ночь мириадами эмоций, которые Фара понимала без слов.
– Теперь-то ты можешь меня опустить? – мягко сказала она. – Это безопасно.
Ему потребовалось два вдоха, чтобы ответить:
– Кажется, я не могу отпустить тебя.
Подняв руку, она нашла в темноте его жесткий подбородок, огрубевший от выросшей за несколько дней щетины.
– А тебе и не нужно меня