Он всегда произносил «Отче наш» тихо, стоя спиной к общине, будто свидетельствуя почтение Господу перед началом литургии. После этого он оборачивался и читал неизменную коллекту, глядя на паству, поскольку говорил от их имени: «Всемогущий Боже, Которому открыты все сердца, известны все желания, от Которого не сокрыта никакая тайна…»

Есть ли у меня тайны? Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то услышится во свете… Мне ничего не приходило в голову.

Я не скрывал ни от кого ничего такого, что они имели право знать. А Карин? Она очень скрытная особа, прекрасно умеющая хранить тайны. Мы были женаты шесть недель, а я все еще ничего не знал ни о месте ее рождения, ни о ее семье, ни о ее прошлой жизни, но это меня нисколько не смущало, поскольку людям добрым и красивым позволено слегка отходить от общепринятых правил. «Поверь мне, – говорит учитель ученику, – я не могу сейчас объяснить в полной мере ни смысл того, чему ты учишься, ни ту радость, которую принесут тебе эти знания. Сейчас тебе придется затвердить, к примеру, спряжение греческих глаголов, и в один прекрасный день ты сможешь читать Гомера в оригинале, но я не в состоянии передать, какое наслаждение тебе это доставит. Так что просто доверься мне». В сущности, примерно то же обещал нам Христос, и то же самое говорила мне Карин. Чего я достиг, поверив ей на слово? Я стал новым человеком. Если у нее и были какие-то секреты, то меня вполне устраивало, что они ведомы лишь ей самой и Всевышнему.

Отвлекшись на эти размышления, я совсем забыл, что мне следует вместе со всеми отвечать на каждую из Десяти заповедей, которые Тони, как полагается, зачитывал полностью.

– Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

– Господи, помилуй нас и склони наши сердца к исполнению этого закона, – присоединился я к общему хору.

– Не убивай.

– Господи, помилуй нас и склони наши сердца к исполнению этого закона.

Что ж, мое сердце склонялось ко всему: я не хотел ни прелюбодействовать, ни красть, ни произносить ложного свидетельства на ближнего своего… Боролся ли я хоть однажды с соблазном согрешить ради личного блага? Не припомню. Мне повезло. Однажды в школе староста нашего корпуса сказал: «Восторженное отношение к религии существует до тех пор, пока не сталкиваешься с настоящим соблазном». Да, мне повезло. Что ж, влюбленные могут позволить себе щедрость и сострадание.

Мы преклонили колена, вознося молитву за королеву. Я коснулся пальцев Карин, но она отвела руку. По этому жесту я понял, что она волнуется. Что побудило ее прийти в церковь и почему она плакала, читая описание литургии? Я не знал, однако же понимал, что людям свойственно преувеличивать собственные прегрешения. Если бы она со мной поделилась, то я помог бы ей уяснить, что ее грехи не так уж и страшны; все на свете грешили и всегда будут грешить, а ее дурные поступки остались в прошлом и вряд ли были ужаснее мелкой кражи или ссоры с матерью. Господь все поймет и простит.