Я кивнула, а затем пожала плечами.

– Но это не конец света.

– Может, это к лучшему, – сказала Энджи. – Если он уезжает из города. Не хочу, чтобы тебе сделали больно.

– Тогда нас таких двое, – сказала я, имитируя беззаботность, которой не чувствовала. Ни Энджи, ни Бонни не стали настаивать. Думаю, я постепенно становилась действительно хорошей актрисой.

* * *

Той ночью, закутавшись в одеяла, я читала сценарий «Гамлета» при свете телефона. Мне было сложно запомнить маленькие песенки, которые поет Офелия в конце четвертого акта, сходя с ума.

– Трудно понять, что делать с этими строками, – сказала я Мартину.

– В корне любого безумия находится невыносимая правда, – сказал он. – Только человек, страдающий от иллюзий, знает ее. Песни Офелии раскрывают правду. Подумай, о чем они могут быть.

В своем гнезде из одеял я все размышляла над этим. Была ли грусть по отцу корнем безумия Офелии? Или ее несбыточная любовь к Гамлету? Оба варианта?

– Чтобы сохранить любовь отца, – пробормотала я, – она бросает Гамлета. Потом все равно теряет любовь отца. Она остается ни с чем. И это невыносимо.

«Невыносимо то, что она не последовала за своим сердцем».

Я захлопнула сценарий и включила трек «Imagination» Шона Мэндеса. Под эту песню мы с Айзеком танцевали на смотровой площадке.

Я закрыла глаза, и сон понес меня по течению этой красивой песни. Мои одеяла стали объятиями Айзека. Твердый пол – его грудью. Мои последние мысли были о сказанном Мартином: когда сталкиваешься с «да» и «нет», всегда выбирай «да».

«Выбирай „да“», – засыпая, подумала я.

Айзек вопросительно взглянул на меня.

Я улыбнулась.

«Да».

Глава двадцать седьмая Айзек

Глава двадцать седьмая

Айзек