– Тогда почему ты не сражаешься? – спросил я сквозь зубы. – Ты сдаешься. Позволяешь ему выиграть.
– Он уже выиграл. Если я не…
– Если ты не что? – Я снова взял ее за руку, пытаясь выжать из нее ответы, которые она не давала. – Ему-то что от этого?
– Айзек, не надо.
– Скажи мне, Уиллоу. Скажи мне сейчас. На что ты меня обменяла?
– Мне нужно идти.
Я притянул ее ближе, вдыхая ее, чувствуя ее тело в последний раз.
– Я бы все ради тебя сделал.
– Знаю, – сказала она. Ее слезы оставили мокрые следы на моей шее. – Мне жаль. – Она отошла на шаг. Потом еще один. – Прощай, Айзек.
Потом она побежала к сцене. Взрываясь, как комета, под светом и падая в объятия отца.
Пока ее плач лился на сцену, моя старая броня молчания закрылась вокруг меня.
«Больше никогда».
Больше я никогда так себя не выдам.
Я рассказал Уиллоу о том, о чем не говорил никому. Я отдал лучшего себя. И зачем? Она не стала за нас сражаться. Теперь я остался здесь стоять, один, беспомощный. Я не мог ей помочь. Я не мог сражаться за нас в одиночку.
Часть меня возненавидела ее. Но настоящая часть меня любила ее. Понимала ее. Я знал, что происходит на самом деле: все дело в ранах, нанесенных ей Ксавьером. Они только начали заживать, а затем, сам того не зная, ее отец снова открыл их.
Это не ее вина.
Как и смерть моей матери не была ее виной. Но я все равно ощущал потерю. Зияющую пустоту жизни без Уиллоу.
Я потерял ее, поэтому мои собственные слова ничего не значили.