– Что? – крикнул он так, словно бедняжка сама заставила его жену перебраться туда. – С каких пор?

– По-моему, с сегодняшнего дня, ваша светлость… Мы все так и подумали, что вы займете отдельные покои… в конце медового месяца.

– Вы… вы подумали? – проворчал он.

– Мне сказали, что так поступали ваши родители, и вы, наверное, тоже, ваша светлость.

– Вы… Мы… Родители!.. – закричал он.

Девушка отскочила от него.

– Не знаю, как родители, – пробурчал он. – Но я… я могу поступать по-другому, черт меня побери?

– Конечно, ваша светлость.

– Спасибо, милая… Могу я узнать у вас, какую именно комнату из тех, что занимала моя мать, избрала сейчас ее светлость герцогиня?

Дрожащий палец служанки указал на одну из отдаленных дверей:

– Вон ту…

– Благодарю вас. – Он направился в указанном направлении, потом рывком повернулся: – Вы уволены!

Зачем ему нужно, подумал он, чтобы в доме обреталась свидетельница того, как он не мог ночью найти собственную жену?

Подождав, пока затихнут в коридоре звуки шагов расстроенной служанки, Саймон сам двинулся к дверям новой спальни Дафны. Остановившись там, он подумал, что, в сущности, ему нечего сказать ей: все уже сказано, – и, придя к этой нерадостной мысли, все же постучал в дверь.

Никакого ответа.

Саймон постучал еще раз. Громче.

Тишина.

Он поднял руку, чтобы постучать в третий раз, но тут ему пришло в голову, что, возможно, дверь не заперта. От кого ей, собственно, закрываться? Не от него же? Глупо, что он не сообразил этого сразу и поднял шум.

Он повернул ручку двери. Черт! Заперто изнутри!

Он потратил некоторое количество времени на то, чтобы излить свой гнев перед самим собой и перед запертой дверью. Потом издал нечто среднее между человеческой речью и рыком разъяренного зверя: