Тринадцать фотографий на все тринадцать лет, что родители были в моей жизни. Остальные фотоальбомы и воспоминания надежно упакованы в ящики в подвале – но именно эти я всегда держала под рукой. Эта коробка – одна из немногих вещей, что у меня остались. Я рассматривала содержимое каждый год в один и тот же день. День, когда моя жизнь в корне изменилась. В день, когда погибли мои родители.

«А ты едва не забыла», – прошептал мрачный голос у меня в голове.

Я пыталась не обращать на него внимание, но избавиться от мук совести оказалось не так-то просто. Без напоминания Лив я бы и не вспомнила. А ведь я совсем недавно ездила в родные места, навестила наш старый дом. Как такое вообще могло случиться?

Сердце болезненно сжалось из-за чувства вины. Подтянув колени к груди, я обвила их руками, стараясь стать как можно меньше.

Я не осмелилась покинуть круг света, опасаясь, что меня поглотят тени. Мне так хотелось, чтобы Мэл с Лив оказались рядом, это желание снедало меня изнутри. Я еще больше съежилась, пытаясь унять эту боль.

С годами воспоминания тускнели. Сначала я не смогла вспомнить цвет маминых глаз. Потом ее смех, запах. Папины растрепанные волосы. Его объятия, которые когда-то казались мне самым безопасным местом на земле.

Мы с сестрами так редко говорили о родителях, что иногда мне начинало казаться, будто я их просто выдумала. В этот день Лив, вернувшись из школы, обычно закрывалась на кухне и воспроизводила все мамины рецепты, какие только могла вспомнить, я пряталась в комнате, а Мэл с головой уходила в работу. Это, пожалуй, хуже всего: мы переживали день смерти родителей не плечом к плечу, а поодиночке. Ночью было не легче. И сегодня будет так же. Мне нужен покой, вот бы как улитка спрятаться в своей раковине, пока этот день не кончится. Но просто отключить голову не получалось: не помогали ни книги, ни музыка. Я не могла перестать думать о родителях. И эти мысли заглушали все остальные. Я пыталась отвлечься на что-то приятное, чтобы вытеснить плохие воспоминания, но они всегда возвращались – и мне становилось еще больнее.

Рядом с подушкой лежал заброшенный телефон. Я не могла собраться с силами, даже чтобы взглянуть на него, не то что ответить на сообщения. Чуть раньше я написала Мэтту, что не приду в университет, отложила телефон в сторону и с тех пор его не трогала.

До этой секунды. Желание услышать голос Чжэ Ёна пересилило потребность в одиночестве. Я набрала его номер и подождала. Потом еще и еще, а автоматический голос каждый раз сообщал, что абонент не доступен. Поколебавшись, я открыла мессенджер и отправила Чжэ Ёну сообщение.