– Так я чаял, мы этого Шляпкина сюда перевезем. Андронушка за тем страдальцем ходит, и за Шляпкиным бы присмотрел.

– У нас собирается полк свидетелей, – вдруг сказал Дальновид. – То-то кашу заварим! Надобно написать господину Моське.

– Перестаньте вы звать его Моськой! – вдруг рассердился Световид. – Не дай бог, при чужих брякнете. У него есть имя, он вам не мальчишка.

– Это все Мироброд. Как приклеит словечко – с песком не ототрешь, – нашел виновника Выспрепар. – Он ведь и некоторую персону Слоном прозвал, прямо картинку нарисовал – идет преогромный слон, силищи немеряной, а у ног его вьется крошечная черная моська, и брешет, и брешет…

– И Мироброду пора бы поумнеть.

Федька слушала одним ухом. Ей было о чем поразмыслить. Она пыталась в голове совместить события с годами.

Когда она, еще девочкой навестив деда, услышала историю о человеке, которого вытащили из воды у самого берега. Там лед был потоньше, он провалился и погиб бы, потому что впридачу был ранен, но по странному стечению обстоятельств Федькин дед ночью оказался там же, на берегу. Он не рассказал внучке, что там делал зимней ночью, и она ломала голову над несообразностью – дед всегда был в здравом рассудке, и что за ночные слоняния у пожилого человека?

Как всякому ребенку, он казался ей старым, словно праотец Адам. О том, что пятидесятилетний мужчина может сдружиться с какой-нибудь бойкой кумушкой и навещать ее в отсутствие мужа, а в итоге улепетывать, едва успев натянуть штаны, она и помыслить не могла. И, поскольку дети не метят воспоминания датами, то почти невозможно было понять, когда дед рассказал про того человека.

Был и другой вопрос – мог ли знать о спасенном Устин Карпович, обитатель Федькиной недвижимости. Она решительно не помнила, когда он появился.

Дед умер два года назад, это Федька помнила точно, а Устин Карпович, овдовевший муж его сводной сестры, появился, кажись, пятью, не то шестью годами ранее. Федька тогда училась в Театральной школе и не могла зимой часто навещать деда; она даже обрадовалась, что два старика, съехавшись, будут друг за дружкой присматривать. Устин Карпович в присмотре как раз нуждался – он был из отставных унтер-офицеров, имел несколько ранений и порой тяжко от них страдал. С другой стороны, дед занимался огородом и шил на продажу кожаные рукавицы, которые лишь зимой нужны, а Устин Карпович, человек богомольный, кормился при церкви, трудился в свечной мастерской, так что дома всегда были свечки.

По всему выходило, что нужно съездить на Васильевский. Ведь если дед вытащил на берег раненого, то, может, услышал от него что-то любопытное.