Кошка жмурится на эти крики, гениальности вообще не боится. Видели мы вещи пострашней этой вашей гениальности, пылесос, например.

А кто гости? Да все знакомые и знакомые знакомых. Дверь вообще открыта – заходи. Мы с поэтом сидим в углу. Раньше поэт тут спал в каморке, а теперь живёт на Газетном у какой-то женщины. На нём чистая рубашка, он уже сильно пьян. Стихов не читает, в дискуссиях не участвует, вообще после истории с исчезновением Иевлевой он как-то помрачнел и притих.

Гости меняются: одни приходят, другие уходят. Я всё не могу припомнить, где я видел этого пижонистого блондина с длинными волосами – красавчик! – и девушка с ним – очень даже ничего! Оба хорошо одеты. Сразу видно, что не художники, не поэты, не артисты, не скульпторы, не долбо**ы, в крайнем случае архитекторы или музыканты. Поэт определил меня сюда жить неделю назад, и за эту неделю я успел осмотреться, кто как выглядит. Мне тут очень понравилось. Я люблю выпить. И в искусстве я не то чтобы очень хорошо разбираюсь, но выпивать с творческими людьми – это одно удовольствие. Это вам не скотники. Они если и подерутся, то сразу помирятся и жмут друг другу руку через каждые три слова.

Но вот эти явно выделяются. Он практически не пьянеет, на неё вообще не действует искусство, то есть видно, что у неё здесь много знакомых, и вообще она из этой среды, и это скорее всего она – музыкант, а он – неизвестно кто. Почему-то я подумал, что пианистка. Но сейчас в центре её внимания не искусство, а её спутник, длинноволосый блондин. Он же, вероятно, человек от искусства далёкий, поскольку смущается, и видно, что ему очень интересно. А тут, между прочим, актёры сидят из Театра юного зрителя, и даже певец из Музкомедии пришёл в надежде, что какая-нибудь девушка его полюбит сегодня ночью. Есть и актрисы, девушки лет под сорок, они курят и сквернословят. Отборный мат вообще отличает людей искусства от мещанско-обывательской толпы.

Вечер идёт своим чередом, и все уже пьяны, и девушка, которую я условно назвал пианисткой, целует своего длинноволосого блондина довольно-таки страстно, пользуясь тем, что полумрак и никто не обращает внимания. Она целует его и запускает руки ему под рубашку, и ей не мешают ни споры о влиянии Хлебникова на поэзию Беллы Ахмадулиной, ни рассказы о зловещих интригах в коллективе городского Театра юного зрителя (Медичи отдыхают), ни даже пение тенора из Музкомедии, который запел романс так неожиданно громко, что все от него отодвинулись, и в каморке девушка не могла как следует сосредоточиться на своём гении, и слова «Милая, ты услышь меня…», как артиллерийская канонада, рвали тишину в клочья. Но ту девушку, которая целовала длинноволосого блондина, всё это не отвлекало, и всё шло отлично. На улице совсем стемнело, и на целующуюся пару вообще никто не обращал внимания…