Таня отобрала из них те, которые соответствовали «номеру три»…

Посреди выложенной голубой кафельной плиткой комнаты на биде восседал Шеров в разодранной телогрейке и немереных линялых ситцевых трусах, спущенных на колени. Под белой задницей журчала вода. Таня подошла к нему, уперла руки в бока и заорала благим голосом:

— Ты чё расселся, дармоед!

— Ну шо ты, любонька, хай подымаешь? — Изо рта разило крутым перегаром.

— Нажрался, кобелина!

Ей хотелось расхохотаться, но это не входило в условия. Попервой, едва захихикав, она получила такую отповедь, что помнила каждое его слово. Хоть и казался тогда пьяным, на деле было все не так. Науку эту усвоила, но и обиды своей не забыла.

— Лапушка… — осоловело заплетался языком босс. — Иди что покажу… Она подошла ближе.

— Чё ты показать-то можешь?

— А ты?

Руки его развязали штрипки на байковом халате больничного покроя. Халатик распахнулся, открыв глухой блекло-розовый бюстгальтер, прячущий Танину грудь. Застежки из белых пуговиц. Простеган белой суровой ниткой. Длинные салатного цвета панталоны были ей совсем не по размеру. Болтались чуть не до колен. В таком обличье можно увидеть старую торговку на одесском пляже, которая одновременно работает и загорает. Белье фирмы «Сто лет Коминтерну». Шерова же это чрезвычайно возбудило.

— У-у, кобель!.. — сокрушенно покачала головй на это зрелище Таня и, нагнувшись пониже, медленно закрутила кран биде. Босс с размаху, по-хозяйски, шлепнул ее по заду.

— Тьфу ты, лошак скаженный! — сплюнула она и, прихватив шланг, тонкой струйкой воды остудила его плоть.

Папик затрясся, сполз на пол. Взяв шефа под мышки, Таня поволокла его на выход.

На этом ее роль заканчивалась: кульминировать о Папик предпочитал в одиночку. Так что любовь получалась стерильная, можно сказать, целомудренная. Другой Вадим Ахметович не признавал. Надо полагать, смолоду приучился, используя его же выражение, «минимизировать негативные последствия». Как то дети, дурные болезни, лишние эмоциональные и материальные обязательства, душевный дискомфорт и пустую трату времени. Теперь по-настоящему уже и не может, наверное, да и не хочет, привык. А что — весело и необременительно, и можно отыгрывать роли, на которые в жизни ни за что не подписался бы. Таню же такое положение вещей устраивало идеально…

Через минут двадцать, совершенно трезвый, он варил ей кофе, как истый дамский угодник после интимной близости.

— Папик, я замуж хочу, — неожиданно для себя сказала Таня.

Шеров выпрямился и вопросительно посмотрел на нее.

— Замуж вообще или замуж конкретно?