Нина вскочила из-за стола.

– Ты такой же, как все! Я доверилась тебе! Я думала, что ты и в самом деле понимаешь меня! Но ты оказался таким же эгоистом, как и все! Тебе нет дела до тех, кто становится жертвой несправедливости! Ты печешься только о своей выгоде!

Эрик смотрел на Нину, не моргая, запутавшись в чувствах, что испытывал к ней сейчас: сожаление, беспокойство, ненависть.

– Прах Софии будет летать в воздухе, и никто не узнает о том, что с ней сделал твой друг. Вы все будете продолжать наслаждаться дорогими винами, покупать роскошные тачки и удовлетворять свои физические потребности миллионом других мерзких способов! А ее отец будет потерян, уничтожен, разбит! Вы будете смотреть на его рыдания, обманывать наигранным состраданием, но не посмеете сказать ему правду, ведь вы так дорожите своими отвратительными жизнями!

Нина развернулась и зашагала прочь. Засунь себе свои гренки, куда подальше, Эрик Манн!

– Не волнуйся! Йоаким ничего не узнает от меня! – крикнула она напоследок и скрылась за дверями террасы, где упала на кушетку и развернула книгу с кипящей злостью.

Эрик пытался унять раздражение, но с каждой секундой он все больше понимал, что Нина в чем-то права. Они и вправду поступают нечестно и грязно по отношению к Йоакиму. Они убили его дочь, скрыли это от него, чтобы не потерять его поддержку в войне с Пастаргаями. Да, таков он этот бизнес. Он построен на несправедливости, обмане и алчности. Их души давно прогнили, место им только в аду. Но больше всего Эрика бесило то, что он в любой момент мог прекратить все это, но в то же время не мог побороть самого себя. Как курильщик, который не может бросить. Рука сама тянется к сигарете.

Эрик яростно смахнул со стола посуду. Тарелки и стаканы разлетелись на полу в тысячи осколков, смешались с кусками гренок, яичницы, каши и превратились в заостренную кучу дерьма. Эдакая метафора всей его жизни.

Эрик рывком снял пиджак со спинки стула и нарочито громко покинул апартаменты.

6. Шарф в черно-красную полоску

Приближался новый год, и город с каждым днем все больше превращался в игрушечный мир. Искрящийся разноцветными огнями в свете ярких неоновых вывесок снег. Механизированные статуи Санты, приветственно машущие горожанам, и выдыхающие в присущей им манере «Хоу-хоу-хоу!». Раскинувшиеся передвижные рынки с рождественскими елками всех видов и не хвастающими качеством дешевыми китайскими украшениями на прилавках. Развешенные на домах и вдоль улиц мигающие веселыми огоньками гирлянды. Ароматы глинтвейна и коричной выпечки рождественских ярмарок смешивались с хвойным запахом безжалостно срубленных деревьев, павших жертвами устоявшейся традиции, уходящей корнями во времена язычества и мракобесия. Реальный мир превращался в сказку и приобретал такой же причудливый мистический волшебный и в то же время горький от своей фальши вкус.