Лицо брата Реми приняло мрачное выражение, брат Уэн же казался смущенным. Он дернул своего собрата за рукав – похоже, толстяк готов был сдаться.
Лицо брата Реми приняло мрачное выражение, брат Уэн же казался смущенным. Он дернул своего собрата за рукав – похоже, толстяк готов был сдаться.
А вот брат Реми еще подбирал слова, намереваясь бороться за утерянный свиток. Но не успел он ничего сказать, как вдалеке послышался гул и громкие крики.
А вот брат Реми еще подбирал слова, намереваясь бороться за утерянный свиток. Но не успел он ничего сказать, как вдалеке послышался гул и громкие крики.
Агнесса не поняла, что там случилось, но оба монаха поспешно перекрестились, а ее мать замерла на месте.
Агнесса не поняла, что там случилось, но оба монаха поспешно перекрестились, а ее мать замерла на месте.
На мгновение женщина утратила контроль над своим лицом. Агнесса еще никогда не видела ее такой, даже в тот момент, когда мать узнала о свитке. Никогда она не видела в матери столько боли, тоски, печали… И никогда мать не выглядела такой молодой. Да, на мгновение она, казалось, превратилась в молодую девушку, еще не привыкшую брать на себя ответственность, принимать тяжелые решения, быть мужу хорошей женой, воспитывать детей…
На мгновение женщина утратила контроль над своим лицом. Агнесса еще никогда не видела ее такой, даже в тот момент, когда мать узнала о свитке. Никогда она не видела в матери столько боли, тоски, печали… И никогда мать не выглядела такой молодой. Да, на мгновение она, казалось, превратилась в молодую девушку, еще не привыкшую брать на себя ответственность, принимать тяжелые решения, быть мужу хорошей женой, воспитывать детей…
– Мама…
Мама…
Она стала совсем другой, чужой, незнакомой.
Она стала совсем другой, чужой, незнакомой.
– Герцог умер, – ровным голосом произнесла мать Агнессы.
Герцог умер, – ровным голосом произнесла мать Агнессы.
Подбежавшая служанка подтвердила ее слова.
Подбежавшая служанка подтвердила ее слова.
Служанка плакала, оба монаха опять перекрестились, а мать взяла себя в руки. Она больше не казалась юной, словно весь груз старости… дряхлости обрушился на ее плечи.
Служанка плакала, оба монаха опять перекрестились, а мать взяла себя в руки. Она больше не казалась юной, словно весь груз старости… дряхлости обрушился на ее плечи.
– Да смилостивится над ним Господь…
Да смилостивится над ним Господь…