– Я не слишком много знал о жизни родителей, потому что они почти не разговаривали со мной. – Взгляд старика устремился в пространство. – О боевом ранении отца мне стало известно просто потому, что последствия давней контузии время от времени давали о себе знать. Он был ранен во время Второй мировой войны.
Упоминание о неизвестной ему войне заинтересовало Крикса. Он отвлекся от созерцания вдохновляющего бюста Бонны и стал внимательно прислушиваться к тому, о чем говорил старик.
– Отцу приходилось ежегодно проходить обследование и принимать лекарства. Однажды, уже в конце школы, мне случайно попались на глаза его медицинские документы. Там была указана точная дата ранения и дано описание лечения, которое он получил в госпитале. И вдруг меня осенила мысль, что в тот момент, когда я был зачат, отец никак не мог находиться дома: он был либо на фронте, либо в тяжелом состоянии на больничной койке.
Дед выдержал многозначительную паузу и обвел глазами гостей. Некоторые детали его истории были понятны одному Никите. Остальные тем не менее вопросов не задавали – похоже, они воспринимали только ту часть рассказа, которую могли усвоить в меру собственного жизненного опыта.
Вдохновленный вниманием аудитории, старик продолжил:
– Тогда я еще не подвергал сомнению свое кровное родство с человеком, которого называл отцом. Зайти так далеко мне, наверное, не хватало смелости. Я размышлял лишь о том, как умудрились встретиться в этих страшных обстоятельствах мои родители – ведь мать оставалась дома с маленьким ребенком на руках, моим старшим братом. Задать вопрос прямо было немыслимо: отец просто прибил бы меня. Многие годы запретная тема жила где-то на задворках моего сознания. Уже здесь, во Франции, оставшись совсем один, я вновь задумался о том, при каких обстоятельствах появился на свет. Я самому себе не мог объяснить, почему меня так мучил этот вопрос. Наверное, главной причиной было даже не сопоставление даты моего рождения и времени, проведенного отцом в госпитале, а необъяснимая единодушная неприязнь всех членов моей семьи.
Крикс снова потерял интерес к разговору и попытался приобнять соседку.
Раздался возмущенный вопль. Бонна оттолкнула руки римлянина и отодвинулась от него подальше. Благо Жан перебрался на пол, и место рядом с ней оставалось свободным.
Генриетта, которая давно заснула, убаюканная голосом Эдварда, завозилась на руках у Бланки и протянула свои ножки в маленьких башмачках прямо на колени старика. Ему пришлось прерваться.
– Девочке, наверное, неудобно, – сказал он. – Можно положить ее на кровать в спальне наверху.