Кухня, столовая, гостиная и все другие комнаты в этом красивом доме были оснащены каминами. Они тоже были построены из тёсанного камня. Как мне сказал Шалва: «Этот дом был построен греками, и всё, что сделано из камня, тоже дело их рук. Что правда, то правда, хорошая у них рука. Что же касается резьбы на сводах, то это уже дело рук наших мастеров. Дом был построенв семидесятых годах прошлого века, но как видишь, выглядит, как юная дева». – Сказал он смеясь. Шалва был поэтической натурой, он умел красиво говорить, что очень шло и его внешности.

В той комнате, куда меня устроили, на стене, в которой был расположен камин, была высечена надпись:

«Горю я для гостя, Согрейся, дорогой»

В доме вместе с матерью Шалвы, была жена его брата Ираклия – Мариям с ребёнком. Главы семьи – господина Гиго и брата Ираклия не было дома, они были в Сурами на похоронах, их ждали только на следующий день. На кухне вместе хлопотали мать и соседка.

Все время после нашего прихода слышался детский плач. Оказалось, что у ребёнка болело ухо, и он весь день не мог уснуть. А, может быть, его беспокоило еще что-нибудь другое, кто знает. Вот уже второй день, как он мучился, а его мать вместе с ним. Я тут же вспомнил своего Дату, потом и Гору Иагору. Смотрел я на Тирифонскую долину, а мысли мои перебрасывали меня то в Полтаву, то на Иртыш, в кедровый лес.

Мариям вышла на веранду, на руках она держала младенца и пыталась своими ласками успокоить его. Я попросил её дать мне ребёнка. Она была против, не хотела беспокоить меня. Я всё же настаивал на своем, желая дать ей возможность хоть немного отдохнуть. Мариям была очень красивой и нежной женщиной, глаза её были покрасневшими от бессонницы.

– Как его зовут? – спросил я, когда взял у неё ребёнка.

– Чабука. – ответила она с улыбкой.

Это имя показалось мне немного странным, но у нас, в Мегрелии, бывают имена ещё более странные. Я прижал егок груди, не прошло и минуты, как он замолчал. Некоторое времямы гуляли по веранде, потом я зашёл в комнату и сел на тахту. Прислонившись к стене, я затих вместе с ним. От малыша исходил удивительный запах, он сладко спал. Уложить его отдельноя не хотел, так как он мог проснуться. Я прилёг на тахту вместес ним, он даже не пошевельнулся. Ребёнок лежал у меня на груди, как мой Дата. Устав с дороги, я закрыл глаза и вместе с ним погрузился в сон.

Во сне я видел Алёну, она лежала рядом с Горой Иагорой. «УГора болит ухо, – сказала она мне, – у вашего малыша тоже болитухо, но скоро всё пройдёт. Ты знаешь, этот малыш тоже будет Гора, такой же умный, как наш сын, но жизнь его будет полнаприключений. Он долго пробудет и у нас в Сибири, пересечётвесь мир вдоль и поперёк. Наша семья будет его покровителем. Когда нас не станет, его покровителем будет Гора, с его помощьюон сможет одолеть много бед и несчастий. Сначала у него будет много друзей и врагов, когда же он преодолеет все невзгоды, у него появится много доброжелателей»… Потом я потерял Алёну и Гора, а мы с Чабукой очутились у болот, вокруг лежал только снег, больше ничего. Вдруг к нам приблизилась бешеная собака, она рычала и лаяла на нас, не оставляла нас в покое, собака была то чёрной, то становилась совершенно белой. Я держал Чабуку на руках, но он спрыгнул и подошёл к собаке. Рядом на снегу лежала цепь, и вдруг там же из снега выросло дерево. Чабука привязал цепь к дереву и посадил собаку на цепь. Его поведение удивило меня. Он повернулся ко мне и показал рукой, чтобы я взял его на руки, и я поднял его. Буря стихла, выцветшее сибирское солнце показалось на небе и всё заснеженное пространство вокруг засиялопод солнцем. Стало очень тепло. Вдруг перед нами появилась церковь. То ли она приближалась к нам, то ли мы приближались к ней, этого я не мог понять. Оказалось, что это монастырь. Мы вошли туда. Все находившиеся там люди встретили нас улыбками. Я открыл глаза: оказывается, нас укрыли пледом. Шалва смотрел на нас, довольно улыбаясь.