— Доброе.

Проснувшись раньше, он долго не решался нарушить сон любимой, просто смотрел, как подрагивают ее ресницы, а на губах то и дело появляется легкая улыбка. В какой-то момент все-таки поддался искушению и дотронулся до мягких волос, чтобы убедиться, что Ира живая, из плоти и крови, а не плод его воображения.

— Как ты?

— Поцелуй меня, — тихо попросил Тим, и она тут же выполнила его просьбу, присела на кровать и прикоснулась к губам. — Теперь хорошо.

— Я рада.

Ирина гладила его по щеке и никак не могла насытиться тактильными ощущениями. Соскучилась до невозможности по его рукам, глазам, губам. Столько всего им нужно наверстать, но она понимала, что спешить нельзя, нужно дать Тимуру время восстановиться. А так хотелось выплеснуть на него всю свою нерастраченную любовь и вновь окунуться в водоворот сумасшедших, запредельных эмоций.

Громов растворялся в осторожных, несмелых ласках. Блаженно прикрыл глаза, но так и не смог расслабиться полностью. Горькие воспоминания тяжким грузом давили на плечи. Он ничего не забыл, непомерная вина разъедала его изнутри, угнетала, держать ее в себе становилось невыносимо. Ему жизненно необходимо было рассказать Ире все, попросить понимания и прощения.

Тим знал, что она никогда не упрекнет, не напомнит ни о чем, но хотел объяснить мотивы своего поступка. Слова давались с трудом, слишком сильные и болезненные чувства стояли за ними. Он стал абсолютно серьезным и отстранился. Набрав в легкие побольше воздуха, заглянул Ирине в глаза и заговорил:

— Я сделал все это ради тебя.

Романова мягко улыбнулась и приложила палец к его губам.

— Я знаю, я все знаю, все понимаю. Ты хотел, чтобы я выжила, но не подумал, что я не могу жить без тебя.

Она глубоко вздохнула, прогоняя навязчивые воспоминания. Потребовалось довольно много времени, чтобы смириться с его выбором, но Ира смогла, перешагнула через боль и отчаянье и искренне простила его. Сейчас все осталось позади и очень не хотелось поднимать эту тему, бередить затянувшиеся раны. Однако напряженный взгляд Громова не давал шансов избежать откровенного разговора.

— Неужели не было других вариантов? Я же согласилась работать, как все.

— Я ни за что бы не позволил никому дотронуться до тебя, — уверенно заявил Тим, по-прежнему не отводя взгляд. — Ты только моя.

— Ты жуткий собственник! — притворно возмутилась Ирина и покачала головой.

Его слова растеклись по сердцу целебным бальзамом. В этом был весь Тимур — «только моя, и точка», никаких полумер, никаких полутонов. Она слишком поздно поняла, что клеймо «моя» невозможно ни смыть, ни истребить. Оно настолько глубоко проросло в сердце, впиталось в кровь, стало частью ее самой, что не оставалось ни единого шанса на сопротивление.