Лёша посмотрел с жалким выражением на лице и прикрыл свои глаза ладонью.
– Парень умер. Из-за меня. Хороший был. А я его не ценил. Тоже Лёша зовут. Танцор с перспективами в балете… Такая вот история.
Юра стиснул зубы сильнее. Холодно. Когда преступник сам сознаётся в своих деяниях. Жутко, что оставшись наедине с самим собой, от бреда или чувства собственного превосходства он станет тайное говорить малознакомым художникам из Свиблово.
Пришлось пнуть соперника в носок левой ноги.
– На каком этаже Таня? Номер палаты.
Лёша поёжился от грубоватого тона.
– Ты очень вовремя. Она только позавтракала.
– Я спросил, как мне к ней попасть?
Казалось, парень его совершенно не слышал. Не понимал. Снова удалился в свои собственные проблемы, зацепив немного и заморочки Тани.
– Сегодня день хороший. Знаешь какой? День рождения её мамы. Она погибла, знаешь, да?
– Это ты её заставил встать?
Лёша взглянул так, как смотрел на Таню там, в квартире на кухне. Когда она лежала на полу без сознания. В волосах кровь, она перемещалась медленно по лбу и вниз, вниз до самых губ. Страшно. Ужасно страшно, что в этот раз…
Переключение и с улыбкой танцор встал напротив, запустив руки в карманы.
– Цветы красивые. Розы. Ей никто никогда их не дарил. Возможно, Тане понравится. Когда-нибудь. Но не сегодня. Вали домой.
На мокрый асфальт были опущены пакеты, рядом на чистые ступени уложен аккуратно букет и в запястьях художника ломится всё. От нерастраченной ненависти. Он сделал ещё шаг, рассматривая сверху вниз, как ровно на два сантиметр стал ниже тот, кто неделями ранее казался выше на полголовы.
– Ещё раз: ты её заставил встать?
– Тебя в детстве не учили, что брать чужое не хорошо? Она такая спокойная была… До тебя.
Лёша шагнул назад. На ступень повыше. Безопасней всего говорить на таком расстоянии, когда кончик носа не грозится пробить глазные яблоки. Руки закрыли голову для защиты. Он не хотел, не мог исправить одну из дерьмовых ситуаций. Слаб, выжат, унижен. Не осталось ничего в момент и с этим надо что-то делать.