Второй ладонью упираюсь в стену около себя, собираю брызги ледяной воды с ребристого кафеля, впервые заметив, что душ уже давно выключен. Теперь может показаться, что его никогда и не включали, потому что мы оба пылающе-горячие, дрожащие, задыхающиеся, как в предсмертной агонии страшной болезни, лекарство к которой ещё не придумали.

Лучше ведь и правда сразу сдохнуть, чем выйти отсюда и существовать, как прежде.

Его язык вытрахивает мой рот такими же властными, напористыми и яростными движениями, какими он вколачивается в меня своим членом. Всё быстрее и быстрее, снова сбиваясь с ритма, с нечеловеческой силой сдавливая меня в своих крепких руках.

Мне хочется умолять его, чтобы это не заканчивалось. Ещё хоть минуту, хоть несколько секунд безмятежной эйфории, затапливающего океана эмоций, в котором можно просто плыть по течению и ни о чём не думать, не заставлять себя давать чёткие ответы на вопросы «зачем?», «почему» и болезненное «что дальше?»

Мне нужно ещё немного этого потрясающего чувства жизни. Такой, какой она могла бы быть.

Только он доходит до предела в несколько особенно глубоких толчков и кончает прямо в меня, и мне остаётся только судорожно сжимать бёдра, стискивать колени на его талии, вонзать ногти в смуглую шею, снова хвататься за мокрую насквозь рубашку, словно хоть что-то из этого действительно сможет его удержать. Табачно-мятное дыхание опаляет мои истерзанные губы, принимающие на себя его длинный, приглушённый стон, и продолжающие жадно ловить каждый короткий, поверхностный выдох, посылающий разряды тока вдоль моего позвоночника.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Кирилл, сделай хоть что-нибудь!

Онемевшие и подгибающиеся от слабости ноги не выдерживают веса моего тела, и стоит только вновь оказаться на них, как я начинаю медленно оседать вниз. Смиренно разжимаю пальцы, опускаю руки, вся обмякаю и разваливаюсь на куски мяса, сочащиеся серой, густой безысходностью. Напряжение, что нарастало несколько последних дней и вскипало в венах нездоровым азартом весь этот вечер, выплеснулось в опрометчивые и развратные импульсы, и теперь спало, оставив после себя лишь невыносимое опустошение.

Плюс ещё одна ошибка, о которой я буду помнить, но не буду сожалеть. Минус ещё одна возможность оставить своё прошлое.

— Раздевайся, Ма-шень-ка, — приказывает он, останавливая меня на полпути к полу. Проталкивает колено между моих ног, обхватывает ладонью горло и прижимает к стене, неприкрыто демонстрируя собственную вседозволенность, свою грубую силу, которая должна бы пугать меня, но вместо этого будоражит, заново подстёгивает ещё не успевшее сойти возбуждение.