— Ты же не собираешься садиться за руль? — не сдержавшись, взволнованно уточнила я, теребя пальцами полу форменного пиджака. Сама понимала, что спрашиваю глупости, лезу не в своё дело и невольно копирую назидательно-раздражающие интонации своей мамы, но поделать с этим ничего не могла.

— Проехать пару метров до гаража — это не сесть за руль, Поль. Я делал это уже сотню раз, — в его тоне смешивались укор и насмешка над моей чрезмерно острой реакцией по вполне пустяковому поводу, и я замолчала, не желая выглядеть в его глазах до противного занудной пай-девочкой.

Но беспокойство всё равно никуда не уходило, умело дёргало мои нервы, словно ниточки, привязанные к кукольному телу. Пока мы одевались, я вела ожесточённый спор сама с собой, разрываясь между желанием пойти по привычному пути и оставить все переживания при себе, не делиться своими проблемами, не раскрывать душу, где до сих пор призывно зияли алыми кровавыми полосами не зажившие ещё раны, или же выйти из надоевшего амплуа той, у кого всегда всё хорошо. Ведь я действительно чертовски сильно переживала за него, хоть и понимала, как это неразумно.

Мы вышли из дома, мой взгляд метнулся в ту сторону, где стояли машины: чёрной уже не было, а вот красная в свете загоревшихся фонарей стала кроваво-багряной, огромным ярким пятном выделялась на белоснежном полотне снега. К горлу подкатил неприятный ком, проглотить который никак не выходило, и мне пришлось испуганно схватить Максима за руку, когда перед глазами внезапно начали мерцать чёрные точки.

«Только бы не обморок, только бы не потерять сознание прямо сейчас!» — думала я, впадая в панику и тем самым ещё больше усугубляя собственное состояние.

Пытаясь бороться с толщами воды, небывалым весом придавливающими моё тело к земле, я смогла различить сквозь шум в ушах голос Иванова, настойчиво зовущий меня по имени. И выплывала, ориентируясь на эти звуки, судорожно двигала окостеневшими, заледеневшими руками и ногами, с трудом делая настолько необходимый вдох и, не успев толком почувствовать глоток воздуха, сразу отчаянно и быстро выдыхая.

Он держал меня крепко, обнимал рукой за талию и бережно, ласково гладил по голове, совсем как ребёнка. Было так стыдно перед ним за собственную слабость, бестолковость, беспечность, за глупый полёт фантазии, чуть не закончившийся падением в сугроб.

И тогда я начала говорить. Быстро, не задумываясь, еле шевеля до сих пор онемевшими губами, хорошо осознавая, что стоит лишь попытаться сделать паузу, и мне никогда больше не хватит смелости рассказать об этом. Не только кому-либо, но даже ему.