И именно тогда наступило время спокойствия и умиротворения, когда мы могли недолго побыть наедине и не бояться оказаться застигнутыми врасплох в любой момент. Просто стоять в объятиях друг друга, наслаждаясь тишиной вокруг, размеренным дыханием, настолько слаженным и ритмичным, словно оно становилось одним общим на двоих, и медленно спускающейся на город ночью, после продолжительного боя уступавшей победу только жёлтым пятнам фонарей, разрывавшим идеально ровное полотно тьмы.

Осторожно нырнув вглубь актового зала, я притаилась у самого входа, рядом с высокими столбиками прислонённых к стене запасных стульев, надеясь как можно дольше оставаться незамеченной. Губы, искусанные и саднящие после долгих поцелуев, невольно расплывались в отрешённой счастливой улыбке, а под пальцами до сих пор чувствовалось тепло мужской ладони. Пока Иванов провожал меня сюда, мы держались за руки. Просто шли по гимназии и держались за руки, и это было так хорошо и так правильно, что невозможно было просто откинуть в сторону мысли о том, насколько нечестно я поступаю, продолжая упрямо скрывать наши с ним отношения.

Но, с другой стороны, мне было так страшно. Оказаться на виду у всех, в эпицентре событий и скандалов, то и дело связываемых с крайне неоднозначной и очень обсуждаемой личностью Максима. Пугало то, с каким остервенением женская половина гимназии будет перемывать мне кости, придирчиво разглядывать с ног до головы и с упоением находить всё больше и больше недостатков, а потом наверняка тыкать в меня ими при первой же возможности. Это меня, и без того сотканную из комплексов, сомнений и внутренних противоречий, переплетённых под кожей туго связанными нитями, выдрать которые получилось бы только вместе с мясом.

Конечно, я боялась. Осуждения, насмешек и оскорблений, вроде тех, что только недавно я молча выслушивала от взбешённой Марины. А ещё сильнее пугала перспектива того, что Иванов очень скоро устанет от меня и решит найти себе более подходящую по статусу, деньгам и популярности партию, и тогда меня просто растерзают, разорвут на части и сожрут.

И пока он сам не задавал вопросов, не высказывал недовольства и не пытался ничего изменить, я смело коверкала наши отношения в угоду своим внутренним демонам, превращая их в обычную игру в прятки.

Тем временем на сцене организовали небольшой перерыв. Не для отдыха участников, конечно же, а для возможности завуча вовсю разойтись с перечислением придирок к только что отыгранному. И пока Людмила Николаевна отчитывала какаю-то девочку с плюшевыми заячьими ушами, презрительно морщилась на отвратительного качества реквизит и называла Чанухина «Влааааадиком», вынуждая последнего скрипеть зубами и выдавливать почтительную улыбку, я не отрываясь смотрела на ещё один спектакль, разыгрывающийся в дальнем углу сцены.