— Ты прав, — пришлось нехотя признать мне, при этом испуганно сжавшись, втянув голову в плечи и зарывшись носом в его рубашку. Не знаю, какой именно реакции я ожидала: злости, недоумения, порицания — но точно не хриплого, короткого смешка, раздавшегося прямо над ухом и пощекотавшего кожу внезапным дуновением горячего дыхания.

— И вместо того, чтобы сказать, что я конченый мерзавец, раз позволил какой-то сучке пару минут постоять рядом, или попытаться вырвать ей волосы, ты решила просто сбежать от меня под каким-то глупым предлогом? Я что, вообще тебе не нравлюсь?

— Тебе смешно?

— Теперь — да. А вот когда ты снова начала игнорировать мои сообщения, было как-то совсем не до смеха, — хмыкнул Иванов, прижавшись губами к моей макушке и тяжело вздохнув.

— Прости меня, — неуверенный шёпот растворился в мягкой клетчатой ткани с будоражащим запахом свежести и заигравшей вдали тихой мелодии, еле доносящейся сквозь многочисленные стены гимназии, отделявшие нас от актового зала. Несмотря на то, что меня до сих пор потряхивало после всего пережитого, вместе с ним было очень хорошо. Страх рассеивался, расползался и растворялся в воздухе, как тьма при встрече с первыми лучами утреннего солнца, и оставлял меня наедине с растущим внутри согревающим чувством доверия, которое становилось сильнее день ото дня, крепло и принимало чёткие формы по мере того, как я показывала свою слабость, а он спешил защитить меня даже от самой себя.

Казалось очень несправедливым, что он давал мне так много, а я не могла дать ничего равноценного в ответ. Не умела открыто говорить о своих чувствах, не знала, как можно показать свою безграничную благодарность ему за понимание, за способность вынести мои сомнения и прогнать их прочь, не позволив испортить наши отношения. Единственное, что стало мне под силу, — приподняться на цыпочках и снова легонько поцеловать его в шею.

— Поль, ты смерти моей хочешь? — шумно выдохнув, жалобно спросил он и вмиг застыл каменным изваянием, боясь сделать хоть одно малейшее движение. Однако одна часть его тела всё же пошевелилась, приведя меня в замешательство, смешанное с чувством восторга и вины за то, что ненароком вышло раздразнить Максима, только недавно сумевшего успокоиться.

Оставалось только порадоваться, что в темноте не видно, как сильно я покраснела.

— Извини меня, пожалуйста…

— Дальше ты скажешь, что так не хотела?

— Может быть и хотела, — честно призналась я, сопроводив внезапно вырвавшееся откровение нервным смешком.

— Уже неплохо, — его голос приобрёл более мягкий, довольный и слегка игривый оттенок, и перед глазами тут же возникла чёткая картина того, как взлетают вверх уголки пухлых губ, в расширившихся зрачках начинают мерцать дьявольски-лукавые огоньки, а на левой щеке, как и всегда, на пару мгновений раньше, чем на правой, появляется маленькая, по-детски милая ямочка. — Если я ещё хоть раз услышу от тебя это «извини, я не хотела» — покусаю, так и знай.