Выходило, что необходимо. Потому что, во-первых, «повышение градуса повышает и степень откровенности», а во-вторых, «в пьяном состоянии Слава дерётся, как слепой котёнок, а я его немного боюсь». Оба приведённых Ивановым аргумента были приняты, и уже ближе к полуночи я довольствовалась приходящими от него утешительными сообщениями, где среди множества ошибок, опечаток и странных смайликов с трудом удалось уловить общую суть.

Увы, общих фраз о том, что всё скоро должно наладиться, мне категорически не хватало для собственного спокойствия. А сообщать что-то конкретное он не спешил, ссылаясь на «таинство исповеди». То есть намеренно подбивая меня на эмоции и наверняка наслаждаясь следующими далее упрямыми попытками доказать ему, что мне вовсе не интересно узнать подробности.

Мне действительно хотелось верить, что Чанухин предпримет решительные шаги, чтобы разобраться в той непростой ситуации, которая возникла у них с Ритой. Несмотря на то, как спокойно и внешне непринуждённо она разговаривала с ним до и после спектакля, по пути домой я видела её отчаяние. Оно достигло таких размеров, что следовало за ней по пятам, как преданный и внушающий ужас Цербер, отгоняющий прочь любые надежды, нерешительными беспомощными зверьками пытавшиеся подобраться к её ногам.

Я понимала её состояние лишь отчасти, как и то, что самым страшным во всём происходящем между ними была именно неопределённость, которая облепила тело маленькими хищными паразитами, раздиравшими его в кровь и пускавшими внутрь свой смертельный яд.

— Я очень рассчитываю на твою сознательность, Полина. Лично я была категорически против того, чтобы оставить тебя одну, поэтому не забывай, пожалуйста, все обещания, которые ты давала мне, когда уговаривала не звать к нам бабушку, — поморщилась мама, скрестив руки на груди.

О нет, забыть все данные в сердцах обещания у меня бы не вышло. Как минимум потому, что все из них я собиралась нарушить сразу же после их отъезда.

— Кать, я уверен, что всё будет нормально. Полина уже взрослая и вполне в состоянии отвечать за себя и свои поступки.

— Спасибо, пап, — улыбнулась я и посмотрела на вступившегося за меня отца с огромной благодарностью и тщательно отгоняемым прочь чувством вины. Если после скепсиса и придирок мамы я испытывала лишь раздражение, выслушивая очередные наставления, то перед папой действительно было очень стыдно.

Единственное, чем я успокаивала собственную совесть, — тем, что родители никогда не узнают, где я на самом деле проведу праздники. Всё было тщательно просчитано и продумано до мелочей, поэтому попасться я могла, только сама случайно проговорившись им.