— Я не боюсь тебя, — осипшим от волнения голосом начала говорить я, пока он дольше обычного копошился с самой верхней пуговицей, и его случайные прикосновения к ключицам обжигали даже сквозь ткань. — То есть, я боюсь вовсе не тебя. Просто иногда я не очень понимаю, что именно происходит и как на всё это стоит реагировать, и тогда пугаюсь, что сделаю что-то не так, начинаю паниковать и…

— Надеешься, что если выпустишь свои колючки, то проблему потом не придётся решать?

— Я не знаю, как иначе. На самом деле не знаю, Максим. Всё так неожиданно, непривычно и ново, я просто теряюсь в калейдоскопе событий, и порой мне кажется, что этого не может происходить на самом деле, что это — лишь какой-то сон…

— Ужасный ночной кошмар?

— Максим! — возмущённо воскликнула я, всплеснув руками от негодования. У меня сердце замирало с каждым новым произносимым словом непривычной откровенности, а он в это время спокойно шутил, будто мы просто непринуждённо болтали о погоде.

— Что? Я просто решил немного разрядить обстановку, потому что мне показалось, что сейчас ты заплачешь и всё снова из-за меня, — попытался оправдаться он, при этом ловко схватив меня за руку и переплетя наши пальцы, что в моём представлении совсем не вязалось с моментом очередного витка выяснения отношений между нами, кажется, уже третьего за этот насыщенный вечер. — Полина, а ты с кем-нибудь встречалась раньше?

— Нет, — внутри меня всё напряглось, и на этот раз вовсе не от возбуждения. Именно подобных вопросов я больше всего опасалась, испытывая сильное стеснение из-за своей неопытности и теперь чувствуя себя так, словно приходилось признаваться в каком-то не заметном с первого взгляда уродстве.

— А если брать в расчёт не только серьёзные отношения, а просто свидания там, прогулки…

— Нет, — снова повторила я, нервно облизав губы и не зная, куда себя деть от стыда. Сердце стучало так быстро, словно с самого начала этого разговора я только и делала, что бежала, бежала, бежала, оставляла между нами километры спасительного расстояния, позволившего не сойти с ума.

— И даже не целовалась?

Я молчала. Не могла точно объяснить, чувствовала ли смущение от необходимости признаваться в том, что с моей точки зрения и так должно было стать для него очевидным, или просто из упрямства не хотела озвучивать ответ, который ничуть не отличался от предыдущих. Иванов же оказался не настолько догадливым, как я рассчитывала, и тянул очень долго, прежде чем издать протяжное, неоднозначное и крайне удивленное «оу».

— Последние несколько лет мне было как-то не до устройства личной жизни, — сбивчиво начала объяснять я, чувствуя острую потребность найти хоть одно оправдание тому, почему так вышло.